|
|
|
|
|
Игорь Баронов
|
part 4
Брок носил чёрные джинсы в белёсых пятнах органического происхождения и от него всегда сильно пахло мочой. Суматоха вызывала в нём отеческое чувство с изрядной примесью обыкновенной мужской похоти. Впрочем, он был единственным из наших кадровых брахмачарий, кто ретировался, не в силах быть свидетелем надругательства Беса над беззащитной девушкой. У Брока, по его словам, в пору его хипповской юности, была "системная" кличка - "Рептилия", но в нашей общине эта кличка почему-то не прижилась. О былой "системе" Брок рассказывал мало и неохотно, по-видимому, ему трудно было бороться с налетавшим по временам драконом ностальгии. Этот дракон испортил ему зубы кариесом, проел на голове здоровенную плешь и вознаградил перемежающейся импотенцией. Как-то в Москве, на Сретенке, мы напару с ним какали на чердаке аварийного дома. У Брока осталась инфантильная привычка оставлять на стене свои автографы. И в тот раз он, переводя дух между двумя здоровенными "колбасищами", подобрал в мусоре обломок карандаша. Набрав на его кончик достаточное количество пасты собственного изготовления, он кропотливо начертал на стене экспромт: Здесь был поэт Нет, здесь он не страдал Не здесь любил, не здесь мечтал Он просто здесь посрал И - канул в тьму После себя оставив На суд потомков Иль богов (он славы не искал) Стихов скупые строки - Воспоминаний высохших оскал… Вся первая Броковская "колбаса" была употреблена для написания этого десятистишия. Так что, "воспоминаний высохших оскала" для античных богов и декадентствующих потомков осталось совсем мало. Под "говняными" стихами Брок поставил дату и подпись: "Небесная Рептилия"… … - На! - сказал Брок, протягивая мне добрый кусок узбекской лепёшки, густо усыпанный зёрнышками кунжута. Хлеб сильно пах мочой. - Истинно, истинно говорю вам - этот хлеб дареный, - сказал я и стал жадно есть, испытывая почти забытое наслаждение.
Брок тем временем подобрал с сильно заплёванного пола окурок, закурил, и, когда
я доел лепёшку, протянул мне с дружеской улыбкой остаток окурка. В это время с лязгом распахнулась дверь из вагона в тамбур, и почти сразу же я ощутил несильный удар ботинком по моим ягодицам. Я почти автоматически закрыл глаза. - Эй, братан, - раздался за спиной хрипловатый насмешливый голос с липким азиатским акцентом, - твоя подруга ништяк танцует, только скажи ей, чтобы почаще… …Конец фразы и сопровождавшее её глумливое анашиное клохтанье нескольких мужчин заглушил мощный гудок встречного тепловоза. Когда грохот скачущих мимо вагонов встречного поезда удалился, в тамбуре вновь стало тихо. Я открыл глаза и обнаружил себя в полном одиночестве в раскачивающемся из стороны в сторону замкнутом по всем основным шести направлениям пространстве. Брок тоже куда-то исчез. Словно бы ничего не произошло, и я всегда был наедине с самим собой. Я стал думать о том, как мы едем. Старина Брок ехал без билета аж от самой станции Арысь, и дважды его пытались высадить на безжизненных "буранных полустанках". Впрочем, билетов ни у кого из наших "коммунаров" не было. "С билетом любой дурак проедет", как гласила народная поговорка нашего ашрама. Мы с Суматохой были как бы приписаны к комнате отдыха проводников седьмого вагона. Она - в роли всегда готовой к услугам живой надувной женщины. Я - в качестве её троюродного недееспособного брата-наркомана, которого она поклялась моей матери доставить в Бишкекскую клинику, где меня должны навсегда избавить от пагубного пристрастия к "героину" и "ханке"… Учителя, после того, как он был снят с крыши вагона-ресторана линейной ментурой в Кзыл-Орде, никто из нас не видел. Возможно, его посадили в милицейский "обезьянник", чтобы с конвоем отправить обратно в Россию. Возможно, он поехал другим поездом. Или ему всё же удалось выкрутиться или сбежать, и он успел запрыгнуть на прицепное устройство последнего вагона с романтическим рубиновым фонариком… Судьба Учителя была едва ли не единственным предметом наших с Броком нечастых в неспокойной атмосфере поезда бесед. Время работало на нас ? в Казахстане, после пересечения российской границы, вагоны стали переполняться разбойничьего вида публикой с мешками и чемоданами, потому выявление "зайцев" стало для поездной власти делом затруднительным. Но положение наше оттого не стало завидным, ведь даже на взятку проводнику или менту средств у "коммунистов духа" не имелось. Спасал свойственный нам, а, кроме нас, пожалуй, ещё только висельникам, оптимистичный взгляд на явления видимой Вселенной. И ещё - Господь помогал нам. Чем мог. Или хотел. - Учитель едет с нами, - сказал я мысленно Броку. - Почём тебе известно? - мысленно спросил меня Брок, в эту минуту тихой сапой пробиравшийся к столикам вагона-ресторана, чтобы незаметно умыкнуть с одного из них роскошную буханку пшеничного "железнодорожного" хлеба. - Если Учитель отстал ещё в Орде, как могла Суматоха предлагать ему рыбу, которую украла у рыботорговки на станции Туркестан? - мысленно отвечал я хлебному воришке Броку. - Она лжёт. Она вечно лжёт. Ведь человек есть ложь, согласно Писаниям. И потом, я не теряю ни на миг трансцендентной связи с Папой. Если кого из наших встретишь, ты им так и скажи. И не забудь напомнить: место сбора - шашлычная на площади перед чимкентским автовокзалом. - Ладно, напомню, - мысленно согласился пойманный с поличным Брок, которого уже бил по седой голове шумовкой злой повар-железнодорожник. Милиция была на подходе. Брок как обычно, глупо улыбаясь, ждал от Вселенной новых директив… …Когда за окном уже стемнело, я отправился в туалет. Дверь была заперта, и возле неё томилась в ожидании небольшая очередь из пассажиров. Я постучал условным стуком, и под возмущённые реплики терпеливцев дверь открыла Суматоха с заплаканным некрасивым лицом. Пока я облегчался, она умылась, просморкалась, блеснула в зеркале усталым глазом. Спустя минуту, мы вернулись в наш тамбур. - День прошёл, и слава Богу! - сказал я для того только, чтобы нарушить повисшую неловкую паузу. Девушка молчала. - Ну что, пойдём спать? - предложил я. Суматоха вынула из джинсовой курточки помятую пачку "Marlboro" с ментолом и протянула мне. - Вот, - сказала она обессиленно, - Заработала. Кури… - Ты не голодна? - Меня покормят… Мы молча покурили. Я думал о том, смогу ли я быть хорошим отцом для её будущего ребенка. Нашего ребёнка. Сможет ли она родить - ведь многие женщины моего круга бесплодны? Гетерам не положено рожать… А если Бог попустит, то кто родится у нас - мальчик или девочка? И - как мы его назовём? И - станет ли он хорошим человеком? Ведь обычно дети у хороших родителей - самая отъявленная сволочь. И наоборот. Поскольку в природе всё уравновешено. Интересно, сбудется ли прогноз Учителя - соединимся ли мы с Суматохой в священном союзе? Не проснутся ли в нас, по восшествии на алтарь брака, подлые частнособственнические качества - ревность, зависть?.. Суматоха механически подносила маленькую грязную ручку с сигаретой к маленькому припухлому ротику, и неглубоко, без удовольствия, затягивалась. Остановившийся её взгляд был устремлён в тёмные степные казахско-узбекские дали, где качались редкие огни фонарей в засыпающих селениях. О чём она думала в эти минуты, было мне неведомо. Я ведь не Брок, мыслей чужих не читаю… Любит ли она меня? Люблю ли я её? Уж не фантазии ли все эти мои намерения поселиться с моей милой в каком-нибудь тихом сроеднеазиатском городке. И - жить, наслаждаясь домашним хозяйством, общением с добрыми соседями… Ведь природу человека невозможно переделать. Он вечно стремится от хаоса к порядку, и наоборот… Покуда жив мой авторитетный друг и безымянный командир Махмуд Мингалиевич, я, конечно же, буду способствовать святому делу нашей общины… Как знать, быть может, в том-то и состоит секрет идей нашего "изма", что как бы ты ни дёргался в поисках истины, куда бы ни шарахался, истина сама найдёт тебя… … - Ладно, пошли, - раздался над моим ухом голос Суматохи. - Ты - спать. Я - трахаться, - сказала она, берясь за рукоять двери, ведущей в вагон. На самом деле Суматоха оговорилась. Она произнесла свои последние слова так: "Ты - трать, я - спахаться!". Своей оговорки она не заметила, а я и без того понял, что другие мужчины будут обладать сегодня вульвой, ртом и анусом моей трансцендентальной зазнобы. Я же, проглотив мои мышкины слёзки, заступлю в ночь Дежурным по Вселенной, и буду мужественно служить горизонтально-плацкартную молитвенно-оберегающую службу Во Благо Всех Живых Существ. Ом мани-ир!.. Проводник, средних лет киргиз с добрым лицом, показал мне свободное место на второй полке в одном из купе. И, когда я уже взобрался на сладкое ложе отдохновения, он принёс откуда-то из своей каптёрки застиранное, пахнущее хозяйственным мылом, байковое одеяло и тощую ватную подушку. Суматоха же, как было вчера и как было третьего дня, скрылась за дверью купе проводников, откуда слышались нетрезвые мужские голоса… …Я уснул с блаженной мыслью о том, что, в общем-то, всё не так уж мрачно, как могло бы показаться на первый взгляд. Снился мне Учитель, почему-то в виде мумии из белого льда. Мумия с невообразимой скоростью летела сквозь тьму в нескольких метрах над крышей вагона, параллельно ему, тоже несшемуся сквозь ледяную пустоту… Сон был прерван среди ночи лишь на несколько мгновений. Вначале сильно пахнуло водкой и апельсинами, а потом кто-то стал пихать в мой полураскрытый во сне рот что-то мягкое и тёплое. Сквозь слипшиеся от сонной влаги веки в плацкартной полумгле я увидел скраденное тенями лицо подружки, старавшейся ввести в меня половинку толстого ароматного банана. При этом она тихо и нежно посмеивалась, что бывало с ней всегда, когда она сильно напивалась. Не раскрывая глаз, я принялся жевать вкусную мякоть. И вдруг почувствовал, что плачу. Плач был беззвучен и скорее радостен, нежели грустен… Слёзы вызвало мимолётное воспоминание - в детстве меня точно так же будила по утрам милая моя маменька. Суматоха, не подозревая о том, сыграла роль моей матери. Казалось, с небес Кто-то решительно ответил на мой немой вопрос к самому себе: ДА, ОСТОЛОП, ТЫ НЕ ОШИБСЯ - ЭТО ОНА!!! Я почему-то понял в этот момент, нет, не понял, скорее, это неосознанно и легко легло куда-то глубоко внутрь меня, быть может, в самое сердце: я люблю её. И мне не хотелось бы видеть её в ожидавшей её роли главной содержательницы борделя - Наставницы юных послушниц нашей секты. Зачем я не принял её предложения - сойти с поезда в каком-нибудь прекрасном месте, напоминающем декорации к фильму "Белое солнце пустыни"? Разве мне нужен кто-нибудь на этом свете, кроме неё (Бог мой, я ведь и имени её настоящего не знаю!)? О, как она чиста, как прекрасна, нежна, умна, интригующа! О, как уважаю и ценю я в ней все трансцендентные качества Матери-богини!..
…Так размышлял я, впитывая в себя банановый вкус и водочно - апельсиново - селедочный аромат, оставленный после себя неряшливой Золушкой. Когда лакомый кусочек окончательно растаял, я уже крепко спал. Любимая больше не тревожила меня.
The End
|
|
|
Copyright © oldjohn, 2003. All Rights Reserved |
|
|
