Вернуться на страницу "ЛИТЕРАТУРА"

Кайд. Город Понедельник (История Джинсовой Компании). Главы 5-8.

V

Я ведь многих других не воспринял всерьёз

И от них у меня не болит голова

Впрочем, если захочешь, найдутся слова -

Я привык их искать в отражении звёзд...

("Дитя Откровений" Авт.)

В первый день нашего пребывания в лагере я познакомился с девочкой по имени Корина. Ей, как и мне было 17, она работала с малышами. В тот день Корина осталась на отряде одна, её напарница взяла выходной и уехала в город.

- Молодой человек, вы музыкант. - Это был не вопрос, это было резюме незнакомой женщины в отглаженной, накрахмаленной белой блузке и строгой чёрной юбке. Как потом выяснилось, это была старшая вожатая. - Будьте любезны, помогите девушке, она одна едва справляется.

- Меня прислали тебе помогать, - сообщил я, бесцеремонно открыв дверь в комнату, где Корина раскладывала по кроватям постельное бельё. Наверное, я её напугал.

- Кто прислал? - Девушка уставилась на меня.

Большие карие глаза. Взгляд такой, с поволокой.

- Я ещё здесь никого не знаю, но, похоже, что меня прислал... вернее, прислала начальник лагеря, женщина лет тридцати.

- Начальника зовут Анатолий Архипович, он чуть постарше. Это, наверное, Елена Викторовна.

- Пусть будет так. Что делать?

Корина явно чувствовала себя комфортнее без меня.

- Если хочешь, помоги застелить кровати.

- Ну, если другой работы нет. Меня зовут Кайд.

- Как? - переспросила она.

- У тебя ведь тоже не самое обычное имя?

- В общем-то, да. Моё имя не так часто встретишь, но как у тебя, я ещё ни разу не слышала.

- Это собственно, псевдоним. Я приехал с музыкантами.

Корина оживилась, оставила свое занятие, выпрямилась. Она была на полголовы ниже меня, стройная, в простеньком ситцевом халатике, босиком. Светлые длинные волосы были скромно заколоты. Тонкая смуглая шея тронута золотистым загаром. Есть такой тип девушек, бледных по природе своей, но стоит им появиться на солнце, и очень скоро они становятся шоколадными.

- Будут танцы? - поинтересовалась Корина.

- До упада, - с удовлетворением ответил я, - Только не сегодня, мы ещё не готовы.

- А на закрытие?

- Уж это точно. Для этого мы здесь.

- А потом снова уедете?

- Если не прогонят, останемся. Надо же кому-то вас развлекать.

- Это здорово, а то вечерами такая скука. Ты не так заправляешь, надо по-другому.

Девушка взяла у меня из рук простыню и стала показывать. Слегка декольтированный халатик был застёгнут на все пуговицы, но сидел на ней совершенно свободно, и когда Корина наклонилась, моему взору предстала её грудь.

Здесь опять пойдёт отступление, снова придётся оправдываться. Повторюсь: до меня уже столько об этом сказали, что я просто боюсь показаться идиотом, упражняясь в рисовании эротических картинок. Давайте-ка лучше вспомним Роберта Бёрнса, простого шотландского фермера, который на досуге развлекался стихотворчеством, весьма в этом преуспел и даже стал классиком. Он написал одну из самых лучших в мире баллад, о любви вообще, и о красоте отдельно взятой девушки в частности. The lass that made a bed to me. Она существует в переводе (в замечательном переводе) Маршака (название, правда, звучит по-иному: Ночлег в пути). В балладе отражены впечатления и чувства героя, который зимним, снежным вечером на горной тропинке встречает девушку; она спасает его от вьюги, приглашает к себе... и так далее.

Her bosom was a driven snow,

Twa drifted heaps sae fair to see;

Her limbs the polish'd marble stane,

The lass that made the bed to me...

А грудь её была кругла -

Казалось, ранняя зима

Своим дыханьем намела

Два этих маленьких холма...

Грудь у Корины была мраморно-белая, как у той деревенской шотландской девушки из стихов Бёрнса, совсем белая в контрасте с загаром тела. А розовые соски – плотные и глянцевые. И волосы:

Her hair was like the links o' gowd...

Был мягок шёлк её волос и завивался, точно хмель...

Я нашел в себе силы отвернуться.

- Ты смотришь? - спросила Корина, заметив, что я уставился в окно.

- Да, я понял, как это заправляется. Сложно работать с детишками?

- Ой, сначала был кошмар. Но сейчас уже привыкла.

- Останешься на вторую смену?

- Не знаю, посмотрим.

- Оставайся. А мы будем вас развлекать, - пообещал я.

- Вообще-то тут здорово. Ребята хорошие. Да и дети, к ним привыкаешь. Они такие забавные.

Дверь распахнулась, в комнату вбежала смешная девчушка лет девяти. "Корина Леонидовна, а когда на обед?" "Мариша, иди собирай отряд. Скажи, чтобы все строились". " А где чтобы строились, Корина Леонидовна?" "А то ты не знаешь, где – как всегда. И ещё, тебя не учили стучаться, когда входишь?" Но девочка уже бежала по коридору. Мне стало смешно – мою сверстницу называли по имени отчеству. Стало быть, мы с ней взрослые.

К закрытию первой лагерной смены готовились основательно. Дядька, начальник лагеря оказался классный мужик, с редким чувством юмора. И дети, и вожатые в нём души не чаяли. В первый же вечер мы с музыкантами забрели на педсовет. Просто так, от скуки. И попали на настоящий спектакль.

- Товарищи, - начал шеф. Он всегда так обращался к аудитории, даже если перед ним были дети из младшего отряда. - Вчера у нас не было возможности собраться. Послезавтра уже закрытие. Надо готовиться. Но как, простите, готовиться? Вчера приезжали иностранцы... Да,.. впрочем, все об этом прекрасно знают. - Архипыч (так вожатые и дети звали шефа) был явно чем-то озабочен и весьма сконфужен. - Накануне я провёл подробный инструктаж. Попросил, чтобы дети были умытые... я не знаю, поглаженные, причёсанные. И что вы думаете? - Все насторожились. Девчонки стали судорожно вспоминать, чей это пионер опять нашкодил. - Один из отдыхающих, весь чумазый, в одних, понимаешь, трусах, в самый момент, когда я через переводчика рассказываю об истории пионерского движения вообще и о помощи профсоюзной организации наших шефов в частности, подходит к одному из этих... эфиопов, протягивает руку и говорит: "Здравствуй негр, хэллоу!"

Архипыч держал паузу как профессиональный актёр, справлялся с этим совершенно мастерски. В комнате воцарилось молчание.

- Нет, я не знаю... Сколько пытаешься наладить нормальную работу... - Снова пауза, все уставились в свои блокноты, у кого таковых нет, разглядывают предметы наглядной агитации на стенах пионерской комнаты. Архипыч едва сдерживает улыбку. - Вы знаете, из какого отряда был пионер?! - Снова пауза. - А не из какого! Это был мой собственный сын, Евгений!

В комнате хохот. Женя, пятилетний сын Архипыча – натуральный анархист. Он бродит по лагерю с длинной палкой, которая служит ему посохом, подручным средством для сбивания фруктов с деревьев, бейсбольной битой, чем угодно. Он вмешивается во все дела, задаёт десятки вопросов и всем во всем пытается помочь. Шеф по своим соображениям не стал закреплять сына ни за каким отрядом. Однако, сам был вечно занят и следить за собственным отпрыском не успевал.

- Елена Викторовна, - начальник обратился к старшей вожатой, - мне ничего не остаётся, как попросить Вас в частном порядке взять над этим хулиганом шефство. И вы, товарищи, присмотрите за ним, пожалуйста. Я говорю, пожалуйста!

На закрытие я надел свои новые джинсы. Доставшийся мне (очень дёшево) настоящий американский Wrangler, привезённый родителями моей одноклассницы из ФРГ, и не подошедший ей по размеру. Тёмно-синие джинсы обошлись мне всего-то в 80 рублей (две студенческие стипендии). Родитель одноклассницы, министерский чиновник, первый раз побывавший в загранке и купивший чаду именно за этот цифровой эквивалент, только в американской валюте то, о чём она его умоляла, настоял на том, чтобы дочь продала штаны за свою цену. А иначе это была бы спекуляция (в русском языке той эпохи слово это было почти матерным). Рубль наш деревянный был по официальному курсу чуть выше американского твердокаменного доллара. А неофициального курса не существовало вообще. Собственно, 80 рублей для меня была сумма не маленькая. Именно столько должны были получить вожатые за две лагерных смены, то есть, за полтора месяца работы почти без выходных. Однако настоящие американские штаны на чёрном рынке, то есть, у спекулянтов, стоили от 150 до 200 рублей.

На первый свой концерт я надел также, просторную чёрную майку, над которой до этого изрядно потрудился Арт. Особой жёлтой флуоресцентной краской он выполнил барельефную надпись, спереди: We gonna Rock, а на спине: We gonna Roll.

Аппарат действительно оказался мощным. С помощью этих четырёхсот ватт нам удалось не только озвучить площадку, но и добиться чистого, членораздельного звучания всех инструментов. Особенно классно звучали барабаны. Справа и слева были горы, лагерь находился в ущелье, не очень широком. Горы создавали особый акустический эффект. Боба управлялся с пультом и попеременно играл то на соло гитаре, то на басу. Юра молотил по барабанам, Рустик поливал на клавишах, иногда заменяя Боба, исполнял басовую картошку*(24) на Поливоксе. Мне, как сами понимаете, досталась роль франт-мэна; я играл на акустической гитаре, озвученной посредством самодельного датчика-звукоснимателя, и пел.

По сути, в тот вечер состоялось моё первое публичное выступление – с настоящей рок группой. Я хорошо запомнил эти ощущения. Наверное, так было у всех, кто хоть однажды выступал на настоящей сцене, перед настоящей публикой. Потом это происходило много раз. Сначала, не то, чтобы страшно – неспокойно. Далее, чувство, которому сложно дать словесное определение. Нечто, похожее на злость, только ни на кого не направленная. Эта злость появлялась оттого, что начало не слишком гладкое или аппарат не так звучит. Но потом, где-то со второй песни начинался так называемый, драйв*(25).

Первое, что мы выдали – Битловский Rock'n'Roll Music, потом, почти нон-стопом – Let Me Roll It (Wings). Я ещё не умел толком двигаться. Мешала микрофонная стойка и шнуры, ограниченное пространство сцены. Зато Боб умудрялся не только вовремя нажимать на педаль двойной примочки, выполняющей функции овердрайва и флэнджера. Он двигался как Элвис, успевал отдавать команды барабанщику, клавишнику, вовремя подскакивал к моему микрофону, чтобы допеть в интервал фразу припева.

Репертуара нам ещё не хватало, и мы предусмотрительно подготовили диско программу. Этим делом заведовал тоже Боб, ему нравилась работа диск-жокея.

Корина выглядела совсем иначе, не так как днем. Макияж и причёска сделали её настоящей принцессой. Дневной халатик кареглазая девушка сменила на розовое платье. И ещё она надела туфли на шпильках. Очень милая, красивая, и какая-то недоступная, она стояла в сторонке.

Перед обедом я предпринял вылазку-разведку с целью познакомиться со всеми поближе. Пед состав был немногочисленный, да и сам лагерь небольшой по территории. Кроме старшей вожатой и начальника были физрук – студент института физкультуры, плаврук – сорокалетний семейный дядька, учитель средней школы, сбежавший в пионерлагерь от повседневных забот. Остальные восемь ребят – вожатые четырёх отрядов (по двое на каждый). Из этих восьми, семь – девчонки.

В одной из комнат на втором этаже жилого коттеджа располагалось обиталище неразлучной троицы. Девчонок прислал на подмогу пед университет. Они учились на факультете иностранных языков и имена у них были созвучные: Сталина, Ирина, Ульяна.

Об этих девчонках особый рассказ. По характеру и темпераменту они были абсолютно разные, но по жизни – не разлей вода. Я легко с ними сошёлся; у нас оказалось много общих знакомых. Девчонки были заправилами университетской кавээновской команды; в своё время их даже показывали по телевизору. Сталина – высокая блондинка, самая высокая из троицы, и даже чуть выше меня. Она была лидером компании. Ирка – весёлая и своенравная, сероглазая такая девушка. Уля – тихая, скромная и... первое впечатление – сама себе на уме.

Девчонки сразу пожаловались на недостаток джентльменского внимания. У физрука, студента-спортсмена по имени Руслан была подруга, которая время от времени навещала своего суженного. Не по расписанию она приезжала в лагерь, а когда вздумается (так сказать, пасла*(26) жениха). Физкультурник находился под каблуком у своей пассии и на других представительниц противоположного пола смотреть не осмеливался. К тому же, его невеста была соседкой начальника, Архипыча – тут всё понятно без комментарий. Плаврук, хоть и весёлый, да тоже не в счёт - семейный и старше в два раза.

Был, правда, ещё Вадик – в нём девчонки просто души не чаяли. Этот парень терпеть не мог возиться с детишками, потому кто-то из троицы постоянно подменял его на отряде; девчонкам приходилось отмазывать*(27) его почти на каждом педсовете. Он их за это фотографировал и к концу смены создал целую галерею портретов. Фото кружок являлся общественной нагрузкой Вадима, там он и пропадал целыми днями, в маленькой импровизированной лаборатории, печатая снимки или занимаясь живописью. Вадик тоже был студентом худ училища.

Дискотека была апогеем праздника закрытия. Вожатые-студенты и дети выплясывали вокруг фонтана. Боб знал, как вести диско программу, прекрасно управлял публикой. Медленные танцы он приберёг на самый конец, две-три мелодии, не больше. А сейчас толпа отваливала под длинномерное, заводное поппури Saragossa Band.

Моя новая знакомая так и стояла в сторонке.

- Корина, что вы делаете по вечерам? – спросил я.

- Мы вообще, или я, в частности?

- И вообще, и в частности.

- Я рано ложусь спать, много приходится бегать днем. Хотя, на прошлой неделе мы все ходили в ночной поход на бассейн. Вадик всех выманил. Он такой заводной, по вечерам. Вот только днём бездельник.

Откуда ни возьмись, появился тот, о ком шла речь.

- Я же говорю, лёгок на помине. - Корина рассмеялась.

- А вы меня тут обсуждаете? Интересно! - сказал Вадим.

- Кому ты нужен? - поддразнила девушка.

- Я сам знаю кому. Ладно, вы что делать-то собрались после танцулек? - И сразу же, предвидя, что скажет Корина, - Только не говори, что спать пойдёшь. Чего спать сюда приехала?

- Смотря что ты нам предложишь. Опять дикий пляж?

- И такое здесь бывает? - удивился я.

- Не совсем, - пояснил Вадим. - Просто недавно, приколись, иду я на спортплощадку, вдруг замечаю – на берегу речки две пионерки за большим камушком, в чём на Свет появились. Загорают себе. Вот я и предложил – чем мы хуже? Последуем примеру подрастающего поколения.

- Пионеркам по 16 лет, - пояснила Корина, - Выше меня ростом, красятся вовсю. И вообще, едут сюда по чужим документам. Старше 14 здесь никого быть не должно.

- А зовут тебя по имени отчеству? Ну эти, которые на год моложе тебя? - поинтересовался я.

- А куда им деваться? Вообще у нас с ними война. Не успеешь отвернуться, у них уже пацаны из старшего отряда после отбоя. С ними только Архипыч справляется.

- Ладно, Кайд, созываешь свою команду, берёшь инструмент и через сорок минут после отбоя – у Сталины-Ирины-Ульяны. Там у нас постоянное место сбора. Ты у них уже был? Видал, какое там огромное ложе?

- Вадик, ты к чему это? - с лукавым укором и интонациями учительницы начальных классов протянула Корина.

- К тому, что логово нашей троицы (отнюдь не Святой) – самое уютное и располагающее к интиму место. Я как посмотрю на эту кроватку, мне так сразу чего-то хочется.

- Понятно, что не книжки читать тебе хочется. Кончай пошлить!

- Куда-куда пошли? - подначивал девушку Вадик.

- Сейчас ты у меня получишь!

Комната, в которую приглашал Вадим, действительно была уютной и прибранной. Ложе, которое он хвалил, представляло из себя три сдвинутые вместе кровати, застеленные огромным покрывалом. Девчонки всегда и везде были вместе, и даже спали втроём.

Вторая серия праздника началась минут через сорок после отбоя, как Вадим и рассчитывал. Детки из отрядов помладше, напрыгавшись-наскакавшись, уснули без уговоров, а над старшими взял опеку большой и сильный физрук, которого они побаивались. Правда, не так, как боялись Архипыча. Все равно к утру всех перекрасят. Таков был обычай в пионерских лагерях – красить лица спящих зубной пастой.

- Где вы, на фиг, раньше были? - возмущалась Сталина, - Привалили, блин, в самом конце смены!

- Зато останемся теперь, если вы не против, - промурлыкал Боб. - Он был доволен не только состоявшимся, удавшимся концертом. На вторую смену в лагерь в качестве вожатой должна была приехать Наташа, та девушка с музыкалки. Рустик с Юрой подтрунивали над Бобом, который раньше с девушками держался несколько сурово, а теперь прямо-таки преобразился. Что-то у них там с Наташей наклёвывалось.

- Правильно, каждый день теперь оттягиваться будем, - с удовлетворением резюмировала Ирка.

- А вы давно вместе играете? - спросила Ульяна. Она вообще-то редко задавала вопросы, молчаливая такая была девушка.

- Всю сознательную жизнь, - гордо ответил клавишник Рустик. Вот только началась она у нас совсем недавно – сознательная жизнь.

- Ребята, я совсем забыла, ко мне же сегодня родители приезжали, торт привезли, - вспомнила Корина, - Я сейчас принесу.

- Тебя проводить? - вызвался я.

Корина улыбнулась, пожала плечами:

- Вообще-то здесь никого кроме нас нет, и идти недалеко, но если хочешь...

Ночь в горах совсем не такая как в городе. После дневной жары, к вечеру с верховьев ущелья приходит прохлада, и по ночам порой становится по-настоящему холодно. Совсем рядом шумит речка. Над головой холодные, голубые, неестественно крупные звезды. Совсем не такие как в городе, где воздух пыльный и непрозрачный, где искусственный свет уличных фонарей и разноцветные неоновые трубки на городских зданиях и на фасадах магазинов перебивают свет далеких звёзд.

Да, читатель, Вы опять подумали, что дальше сюжетная линия вполне предсказуема. Что вся, дескать, жизнь состоит из наработанных типовых сюжетов. Увы, моё сочинение – не телесериал Санта Барбара. Впрочем оное телевизионное произведение уже давно не вышибает слезу из зрителя. Как знать, может, я выиграю в том, что буду рассказывать о том, что происходило в действительности, почти в хронологической последовательности. Честное слово, почти без прикрас. А у Вас это тоже было? Конечно да. Однозначно! как говорит Боба. Тогда давайте вспоминать вместе. А тогда я не знал, что будет дальше.

- А что там? - спросил я, остановившись у винтовой железной лестницы с перилами.

- Там крыша.

- И что, можно подняться?

- Да, мы иногда там сидим. Как-то раз Вадик протянул электрический шнур, затащил туда магнитофон с колонками, и мы устроили танцы. Архипыч в ту ночь замыслил совершить обход и никого не нашёл. Подумал, что все сбежали из лагеря. Смеху потом было, на следующий день. Музыка громыхала вовсю, а внизу ничего не слышно, речка шумит. И главное, нам сверху всё видно, а нас никто обнаружить не может. Потому, что на аллейке фонари горят, а там, на крыше темно. Хочешь, давай поднимемся.

Наверху было очень прохладно. Мы подошли к парапету. Река была внизу, очень близко, с крыши можно было докинуть до воды камень. Дул свежий ветерок. Было слышно, как иногда перекатываются валуны по дну бурной речки, там, внизу. Корина была всё в том же лёгком платьице. Она облокотилась о железный бортик, подняла голову, стала смотреть на звёзды:

- Ой, смотри, одна покатилась!

- Говорят, надо загадывать желание.

- А я не успела.

Я взял девушку за руку, повернул к себе и поцеловал. Она закрыла глаза, подставила губы, но оставалась совершенно безучастной.

"Если я начну её раздевать, ей будет всё равно", - подумалось мне. И вдруг вспомнилась Лолита. Та, хоть и девственница, ведёт себя совершенно иначе. Даже во время танца легко было сообразить, что ей нравится и понять, что она чувствует.

Происходило что-то непонятное, точнее, я просто чувствовал себя идиотом. Во-первых, слишком уж запросто всё получилось. Во-вторых, что, собственно, получилось? Третье, и самое дурацкое: "а что дальше?"

- Пойдём к ребятам? - предложила Корина. Она не настаивала, а как будто спрашивала разрешения. Я держал её за руку.

- Да, а то будут искать, - сказал я.

- Не думаю, что будут искать. Но, всё равно, пойдём.

VI

Новый день у музыкантов начался поздно, в начале одиннадцатого; нас никто не удосужился разбудить. Рано утром приехали автобусы, детишек повезли в город; за некоторыми родители приехали на своих машинах. Началась пересменка, которая должна была продлиться целых три дня.

Я взял полотенце, выбрался из комнаты и направился к бассейну. К концу смены его наполнили до краёв, для вожатых и музыкантов, чтобы можно было нырять. Мы предпочли остаться в лагере; в город никто не хотел возвращаться, там было жарко и скучно. Плюхнувшись с разбега в чистую, очень холодную воду, я проплавал минут семь, после чего признаки лёгкого похмельного синдрома окончательно исчезли. Выбравшись на берег, я добрался до широкой деревянной скамьи, прогретой солнцем, растянулся на ней и попытался, что называется, начать медитировать.

Идиотское слово – медитировать... а может и нет, может и не идиотское вовсе. По мне, всё это казуистика. Однажды мой одноклассник притащил откуда-то толстую книжку на английском языке. Она являла собой сборник лекций некоего Ошо. Едва ли этого автора тогда переводили на русский. Как я потом узнал, дяденька Раджниш (ещё одно имя гуру) сам сочинял и писал только первое время, потом за ним записывали его многочисленные ученики. Записывали, редактировали, издавали. Гуру весьма преуспел в словоблудии, к тому же, у него был редкий талант находить контакт, общаться с аудиторией и управлять оной. А самое главное, у него были ученики, много учеников и последователей. Начало деятельности старца пришлось на шестидесятые – сексуальная революция, кризис идеологий и тому подобное. Прекрасная почва для создания чего-то нового. Но, помните? мы об этом уже рассуждали – "всё было, и ничему новому случиться не предстоит". Возможен только синтез – склейка в определённой последовательности осколков старых учений, фрагментов философских воззрений и разукрашивание вновь созданной белиберды в современные цвета, добавление оттенков. Ещё нужна реклама в средствах массовой информации, прямая или косвенная, лучше, скандальная. Если бы я позволил себе замарать ещё страничек двадцать, развивая эту тему, тогда бы уж точно отпала необходимость объяснять, кто такой гуру Ошо-Раджниш. Я бы сам заморочил вас так...

У одного из моих друзей была оригинальная идея – создать собственную религию. Нет, он не возомнил себя новым пророком. Просто так, ради интереса возжелал организовать подобие секты. Выдумать (вернее, разработать) концепцию нового верования, потом приспособить своё религиозное учение к аудитории, обитающей в пределах отдельно взятого пространства, скажем, нашего города. Эдакий эксперимент. Приятель принялся излагать свои замыслы на бумаге дабы сделать настоящий проект, по всем правилам, с историческими предпосылками, с учётом менталитета населения, особенностей экономической и политической ситуации. Да так и не дописал, переключился на что-то другое; у него всегда было множество всяких идей, однако, ни одну из них он не реализовал. "Не в меру творческая натура", - говорила про него ещё одна моя знакомая, на которой приятель однажды захотел жениться (но так и не осуществил замысел).

Да... но что-то я отвлёкся. Короче, книжка, которую притащил одноклассник и про которую взахлёб долго стрекотал, была написана весьма примитивным языком. Она изобиловала бесчисленными притчами, многие из которых я где-то до этого слышал, и огромным количеством слов из Санскрита, в сочетании с полунаучными словечками-терминами, придуманными то ли самим Ошо, то ли его учениками.

Представляю, как на меня обрушились те, кто всей этой фигнёй занимается всерьёз. Ничего, славные, переживём. Ну, обзовите меня обывателем... дилетантом, наконец. А я, кстати, таковым и являюсь – творческий наблюдатель, дилетант широкого профиля.

Итак, я находился в состоянии этой самой медитации (не возражаете, если добавим умное прилагательное трансцендентальной), в полусонном, значит, постпохмельном, самосозерцательном состоянии, граничащем... с блаженством, что ли? я находился, когда мне на спину полилась вода, совсем немного воды, из чьей-то ладони. Потом эта ладонь оказалась на моей горячей спине. Мягко, прохладно прошлась от поясницы до правой лопатки, там и остановилась. Я понял, почувствовал – Корина. Мне не хотелось открывать глаза, не хотелось ничего говорить. Я просто протянул руку, привлёк её ладонь к своим губам и поцеловал. Потом открыл глаза.

- Ты знал, что это я?

- А что, похоже, что я ждал кого-то другого?

- А разве ты вообще кого-то ждал?.. в смысле, не важно, меня или кого-то?

- Я полагаю, это важно... в смысле, важно, кого именно.

- И этим кто-то оказалась я?

- Это так.

В улыбке Корины было смущение и лукавство, и то и другое. Девушка сначала отвернулась куда-то в сторону, потом посмотрела вверх, на голубое, с белыми облаками небо. Потом наклонилась совсем близко и поцеловала меня сама. Её губы были влажными и очень тёплыми. Она была в том же ситцевом халатике, в котором я её увидел в первый день.

- Мне надо в город, - сказала Корина.

- Нет, ты не поедешь. Останься здесь.

- Мне надо.

- Ты приедешь на вторую смену?

- Ещё не знаю.

- Я буду ждать. А когда приедешь, спою тебе новую песню, на открытии.

- Да. Мне надо идти.

Корина встала, поправила халатик, улыбнулась, помахала рукой и направилась в сторону коттеджа. Ещё какое-то время я смотрел ей вслед, потом погрузился в то же полудрёмное состояние, растянувшись на тёплой деревянной поверхности скамьи.

Три дня прошли, а вернее, пронеслись в отсутствии каких-либо забот. Команда потихоньку сыгрывалась, у нас появилось время размышлять и даже спорить о том, что и как играть и петь. Обмен мнениями происходил на фоне развития музыкальных идей, которых, у Боба и Рустика оказалось предостаточно. Идеи эти из количества, качественно преображаясь в то, что называется аранжировкой, вполне вписывались в концепцию того, что нам хотелось делать, того, что мы делали – вместе. Юра, как абсолютное большинство барабанщиков, которых я знал, был очень терпелив и спокоен. В прямом и переносном смысле у него было необыкновенное чувство такта. Даже я, самый юный участник группы, позволял себе вставить словечко-другое. Но Юра не вмешивался в диспуты никогда. Он просто сидел, крутил между пальцев барабанные палочки, пока Боба с Рустиком спорили до хрипоты. Зато, когда споры заходили в тупик, к барабанщику обращались, как обращаются к третейскому судье, и так находили компромисс.

Пед состав к началу второй смены изменился незначительно. К великой радости Боба приехала Наташа. К моей печали Корина, так и не появлялась. Я всё чаще о ней думал. Вспоминал, как поцеловал её там, на крыше, и как она пришла ко мне утром на бассейн.

- Эта девочка, Корина, что ты о ней знаешь? - спросил я Вадика.

- А, влюбился? - съехидничал он.

- Пока ещё нет. Отвечай, негодяй, на поставленный вопрос, - шутя пригрозил я, - Знаю, у тебя на всех досье имеется.

Вадька действительно был знаком с абсолютным большинством симпатичных обитательниц нашей столицы. Без преувеличения, с большинством. Знакомых у него было море. Всё свободное время юноша посвящал любимому делу, фотографии. Подруги за ним табунами бегали, просили сделать портретик. Тогда начались все эти конкурсы Мисс Город, Мисс Республика и всё такое прочее. Американская мечта – ни хрена особого не делая, проснуться однажды знаменитой овладела умами советских девушек. Я помню, как плакала шестнадцатилетняя восточная красавица, прошедшая два или три отборочных тура на одном из таких конкурсов. Ей папа запретил выходить на сцену в купальнике (а это являлось обязательным условием следующего этапа).

Некоторые приходили к Вадиму по рекомендациям подруг, которые, впрочем, по причине ревности (или профессиональной зависти), далеко не всегда готовы были поделиться координатами фотохудожника.

Наш приятель не заразился звёздной болезнью, ему было просто в кайф заниматься фотографией. Он был эстет, и когда располагал временем и имел вдохновение, запечатлевал девушек не только в снимках, но и писал портреты маслом. Стены небольшой Вадикиной комнаты были сплошь увешаны наиболее удачными фотоработами. Некоторые картины-портреты он бескорыстно дарил тем, кто на них был изображён.

- Ладно, слушай, - начал Вадим, - Корина – девушка отнюдь не рабоче-крестьянского происхождения, о чём говорит её имя. Впрочем, сейчас каких только имён не придумают. Папа у ней подполковник КГБ.

- Да иди ты!

- Сам иди. Дальше будешь слушать? Маман, кажется, биолог, в Академии Наук трудится... не знаю, врать не буду. Но насчёт папика, это точно. Да, что ещё?.. Мама – донская казачка, по папику девушка – еврейской национальности. Если ты не антисемит – вперёд, к заветным вершинам! Желаю удачи! С моральным обликом у девушки всё в порядке; она сама говорила, что поездка в пионерский лагерь в качестве вожатой – первая в её биографии. Кстати, жди, она скоро приедет.

- Откуда знаешь?

- Я всё знаю.

Комната отдыха Сталины-Ирины-Ульяны была ежевечерним пристанищем всех, кто хотел оттянуться. Мы с Вадиком частенько забредали сюда и днём.

Мы с этим парнем вообще довольно близко сдружились и, так как оба имели массу свободного времени, добровольно помогали тем, кто зашивался от избытка обязанностей и текущих дел. Единственное, чего Вадим терпеть не мог – работать непосредственно с детьми. Не пионеры его раздражали, а вся та обязаловка – проведение линеек, конкурсов, смотров. "Меня этим в школе достали, - говорил он, - на занятиях по начальной военной подготовке". Но нам доставляло удовольствие напару практиковаться в стихоплётстве, писать сценарии для конкурсов, оформлять стенды. Старшая вожатая, слегка обескуражившая меня в первый день, несмотря на свой официозный вид, вопреки всем моим опасениям, оказалась в доску своей. Ещё одно подтверждение постулата: "Главное не форма, а содержание".

Я уже упоминал о том, что почти весь пед состав – представительницы прекрасного пола, но ни слова ещё не было сказано о медперсонале. Этот контингент был представлен Еленой, женщиной лет тридцати трёх, (насколько нам было известно, разведённой), и шестнадцатилетней Алисой, наивной, милой девушкой, студенткой, закончившей первый курс мед училища.

Врачи нас любили. Простите за нескромность, нас с Вадиком вообще-то, все любили. За что? Мог бы сказать без зазрения совести, что просто так; и не фига со мной спорить! Но зачем врать? Скажу уж правду, ладно. В нашем мини-государстве, срок существования которого был длинною в Лето, мы с приятелем заведовали индустрией развлечений.

VII

А я стою рядом и надеюсь быть милым

А я стою слева и смотрю на то,

Как бьётся каждый в кровь, чтобы стать счастливым,

Как вместе верят в то, что им не дано...

И я с ними заодно

("Стакан воды"группа Адо)

Больше, чем с остальными, мы подружились с инязовской троицей. Что уж там такое было – время, обстоятельства, общность интересов, не знаю. К нашей дружбе примешивалось, ещё и libido. Но мы не переходили невидимых границ; просто стали братьями и сестрами.

Спать в обеденное время было невозможно. Несмотря на то, что лагерь находился в горах, где вверху по ущелью до августа не таял снег, крыша и стены коттеджа днём раскалялись неимоверно. В комнатах прохладно становилось только ночью; днём стояла невыносимая жара. После ночных посиделок утром всё равно приходилось вставать, всегда находились дела. После обеда мы часто отправлялись на речку или на бассейн, только там можно было спастись от жары и, по возможности, вздремнуть. Но перед тем, как отправиться на послеобеденную сиесту, мы с Вадимом совершали обязательный ритуал – забредали в приют «Три Кроватки», расположенный на втором этаже нашего коттеджа. Окна здесь днём оставались занавешенными; было чуть прохладнее, чем в других комнатах. Мы с Вадиком приходили сюда выкурить сигаретку-другую. Девчонки ничего не имели против, хотя покуривала из них только Сталина Борисовна (так её величали дети).

- Кайд, я у них там полотенце оставлял, махровое такое, оранжевое. Его Ирка затолкала вон в тот шкаф. - Вадик возлегал на королевском ложе, а я чистил головку нашего большого бобинного магнитофона «Астра 210». Приятель развалился по диагонали, но при своей стройной комплекции занимал едва ли пятую часть полезной площади сборной кровати. - Ты там ближе, загляни.

Руки у меня были заняты, и я попытался открыть дверцу шкафа правой ногой. Что-то щёлкнуло, хрустнуло; не успел я отскочить, как из шкафа вывалилась деревянная полка, больно ударив меня по ноге, а следом целый ворох всякого рода вещей. Я, не очень громко, но, как можно догадаться, весьма красочно и многословно выразил своё отношение к мебели вообще, и к тому, что в ней содержалось в частности. Кроме юбок, платьев и маек вывалилось некоторое количество трусиков и лифчиков – шёлковых, хлопчатобумажных, ажурных.

- Вадимский, как тебе это? - Я продемонстрировал приятелю абсолютно прозрачные кружевные чёрные трусики. - Это, наверное, Иркины. Или Улькины. Уж точно, не Сталькины.

- А, это из тюлевой занавески, - заключил Вадим, - На хрена их надевать, если через них все видно?

- А то ты не знаешь – для антуража. Слушай, скучно, давай карнавал устроим.

- Что, собрался на себя это напялить? - удивился Вадим.

- Чайник ты китайский, мы этим комнату украсим. Вставай.

Через десять минут по комнате были протянуты две гирлянды – первая по диагонали, из угла в угол, другая – от окна к люстре, и через люстру к двери. Два эстета-профессионала заботливо, мастерски, а главное, быстро изготовили из дамских аксессуаров нечто, достойное быть названным произведением – эдакий пионерский авангард-андэграунд, скаут дизайн «Ивушка», Hot Summer, год такой-то. Но, чего-то не хватало. Вадик быстренько сбегал в свою комнату, служившую также фотолабораторией и принёс пачку свежих фотопортретов хозяек нашего приюта. Канцелярскими скрепками снимки были закреплены к лямочкам-подвязочкам гирлянды. Затем мы развернули чистый лист ватмана и плакатной кистью вывели надпись:

"С Днем Испанской Авиации,

Милые Стюардессы!"

По логике развития сюжета, дорогой читатель, в данный момент что-то должно случиться? Правильно – зашёл начальник, Архипыч.

- Товарищи, но... - начал шеф.

- Да ладно, Анатолий Архипыч, ну вы же... - стал оправдываться Вадим.

Директор запнулся, замолчал, задумался. Потрогал один из бюстгальтеров, словно пытаясь понять, из чего он сделан. Потом его взор встретился с надписью на плакате; ещё несколько секунд ему понадобилось, чтобы вникнуть в содержание написанного, а потом... громко расхохотался. - Да ну вас!.. Потом расскажете, чем это закончилось. - И вышел из комнаты.

Излишним было бы описывать реакцию хозяек комнаты. У них с юмором всё было о'кей.

Приколы*(28), подобные этому, имели место быть каждый день, в самое разное время дня и ночи. Мы с Вадинькой могли до часу ночи засидеться у врачихи Леночки, привечавшей нас самодельной настойкой из медицинского спирта на травках, развлекая глупенькую, доверчивую Алису своими пошлыми сказками. Потом заявлялись к Стале-Ире-Уле, бессовестным образом их будили, прочитывая короткую лекцию о пользе ночных купаний и убеждая в необходимости идти с нами на бассейн.

Ложе, как я уже говорил, было составлено из трёх кроватей. Правда, не упоминал, что кровати полутораспальные. Речь, стало быть, о том, что нам, стройным юношам, вполне можно было уместиться на этой площади, не особо притесняя хозяек.

Да, я уже слышу, как возмущенный пуританин-моралист обзывает меня извращенцем, предвидя длинномерное описание постельной сцены, в которой участвуют три студентки советского ВУЗа и два бессовестных отрока. Разочарую тех, кто снова учуял терпкий запах сочной клубники. Не было там ничего. Вот так!

- Послушайте, Кайд, - обратилась ко мне во время одного из концертов-дискотек пионерка, которая была всего на пару лет младше меня, (обращаясь на вы, девочка подчеркивала соблюдаемую ей субординацию), - Почему у вас нет подруги – здесь?

- Ты о чём это, славная? - Я изобразил недоумение.

- Да как вам сказать... В общем, у всех такое мнение, что вы с Вадимом Юрьевичем коллекционируете подруг... в смысле, они вам только друзья и ничего больше.

- Да ты, Танечка, психолог. А у кого это, у всех – мнение-то?

- Психолог - не психолог, не знаю, - осмелела Танюша, - А все говорят... Ведь это же так здорово – когда вместе! Когда парень и девушка... Ну, как вам ещё объяснить?

- Я понял тебя, мудрая, - сказал я, - Только когда ты с кем-нибудь вместе, совсем не обязательно, чтобы всем об этом было известно.

- Так я и знала! - обрадовалась девочка, - Значит, у вас кто-то всё-таки есть! - И направилась к подружкам – объяснить им, что не ошибалась.

Корина приехала. Но только через неделю после открытия второй смены. Я очень обрадовался её появлению; я чувствовал тепло от её присутствия. Это было похоже на вновь обретённое чувство комфорта, как будто сам куда-то уезжал, а потом вернулся домой – где нечто привычное, очень знакомое и даже родное. То особенное, без чего можно, вроде бы, обойтись, но так хорошо, когда это рядом, с тобой. Простите меня, придирчивые, за такую материалистическую метафору, и даже пошлость. Просто перед самим собой хочется быть объективным, потому и стараюсь не врать, а вспомнить, как всё было на самом деле. Без прикрас хочу поведать, что чувствовал тогда на самом деле. Я сначала лишь немного влюбился в эту замечательную девушку, а потом влюбился по уши, и любил по-настоящему.

Всё было здорово, замечательно всё было. Днём и ночью мы были вместе. Утром и после обеда Корина с детишками приходила на бассейн, где я в обществе плаврука Алексан-Михалыча проводил всё свободное время. Иногда мы с Бобом брали две гитары и на берегу бассейна, на скамейке под деревцем развлекали публику. "Дядя Кайд, дядя Боба, спойте песенку про Испанского Лётчика!" - хором просили детишки. "Будет вам и про лётчика", - великодушно соглашался Боб, и начинал вступительный проигрыш, заделывая фишки из фламенко.

Боб всегда радовался наличию аудитории, всё равно, из кого она состояла – из детишек или пенсионеров-ветеранов. Но особую радость ему доставляло присутствие лиц противоположного пола. Особенно, присутствие Наташи его ободряло. Тогда он играл (прошу прощения, исполнял произведения) с особым энтузиазмом, я бы сказал, с вдохновением. Мой музыкальный собрат любил цитировать самого себя: "Все музыканты – бабники. Я – не исключение, и тем горжусь! Все эти попсовые песнопения, также, как и великий Рок’н’Ролл – всё из-за них, и для них. А кто бакланит о "высоких материях" – просто кривит душой".

И он, ёлки-палки, был прав! Я не очень-то увлекался Фрейдом и, по правде сказать, целиком не осилил ни одной монографии великого австрийца, но удосужился-таки просветиться в отношении таких терминов, как libido. Кстати, какое необычное и красивое слово.

Корина очень красиво и равномерно загорела. Она выглядела великолепно. Она была необыкновенно красива даже в своём простеньком, ситцевом, голубом халатике. А ещё она любила надевать белое короткое платье.

У нас с ней появилась такая традиция – минут через двадцать после того, как по лагерю объявляли отбой, мы встречались у парапета напротив коттеджа. Корина, по-прежнему, работала на самом младшем отряде и у неё не было проблем с тем, чтобы уложить детишек. Педсоветы и, как мы их ещё обзывали, ночные пить-советы начинались не раньше, чем через час после отбоя, и мы вдвоём прогуливались – то в сторону спортплощадки, то в противоположную, до бассейна. Иногда забредали на крышу. Когда мы целовались второй раз, я имел огромную глупость пошутить, прошёлся по поводу её неопытности. Это была мальчишеская глупость. Оказывается, я её обидел. Но узнал об этом значительно позже. Впрочем, всё по порядку...

Смена пронеслась незаметно. Дни были столь непохожи один на другой. Каждый день приносил что-то новое – эмоции, впечатления, чувства. Все наши помыслы и промыслы, по большому счёту, сводились к одному – развлекаться, нравиться друг другу. Как в бельгийских и французских мыльных операх про тин-эйджеров.

Арт и Дженни как-то раз приехали в гости, остались в лагере на ночь. Архипыч позволил им остаться, потому что мы с Вадиком его попросили (хотя, по правилам, не должно было быть в пионерском лагере посторонних).

Джейн поведала о том, что Лолита уехала с родителями путешествовать, в Прибалтику. Я представил, как далеко (буквально, географически) Лола. Меня к ней больше не тянуло, и не снилась она мне по ночам. И рядом была другая, совсем другая девушка. Корина нравилась мне с каждым днём всё больше и больше, и занимала всё моё внимание.

Я понятия не имел о том, девственница ли она. Не скрою, меня это интересовало, но лишь на предмет того, как себя дальше вести. Вадик первый обратил внимание на наши ежевечерние прогулки и цинично так заметил:

- Ты, старик, бросай эту романтику. Тебе сейчас училка нужна, типа нашей Ленки-врачихи. Она тебя всяким премудростям научит, да и вообще, с такими как Ленка – кайф.

- Может ты и прав, брат, да что-то не хочется мне учительнице вопросы задавать, - отшутился я, - Вдруг, двойку поставит или с урока выгонит? Я лучше со своей сверстницей позанимаюсь, поучу её грамоте, а она меня научит арифметике.

- Тогда уж лучше биологией займитесь. Только долго придётся рассказывать про тычинку и пестик. Хочешь, дам домашнее задание? - не унимался приятель, - Или просто совет: если собрался вести себя как большой пацан, тащи подругу в кроватку. И поскорее. У тебя уже весь лимит времени вышел. Здесь ведь как? – познакомился, и к делу. Быка, так сказать, за рога, а девушку за интимные места хватать надо. Сразу не управился, дальше куда сложнее будет.

По большому счёту, Вадикин постулат о лимите времени был правильным. Я знал это по собственному (скромному) опыту, и на многочисленных примерах отношений между людьми моего окружения я это наблюдал. Иногда – понравились двое друг другу, сразу понравились. И всё! Как в поединке – никакого промедления. Страсть между ними возникла! А иначе... уж не знаю, почему, только ничего не выходит. Даже если эти двое очень подходят друг другу.

Я сам толком не знал, чего хочу. Затащить Корину в постель?.. Если скажу, что был далёк от этой мысли, всё равно ведь не поверите. Да нет, не был я в этом смысле исключительным. Простому советскому тин-эйджеру, влюблённому в Рок’н’Ролл и сочинявшему песни о красивой Любви, очень хотелось физической близости с привлекательной (а я находил её красивой) девочкой.

Смена длилась ровно три недели. Вожатые и музыканты сдружились настолько, что ни у кого не было сомнений по поводу того, оставаться ли на третью смену. До конца лета оставался один месяц, жаркий месяц август.

И всё было в кайф – лето, бассейн, ночные посиделки на крыше, коллективное созерцание звёздного неба, походы в горы, футбол, танцплощадка, красноречивые взгляды, поцелуи, прохладная горная речка, и ещё много, много всего. Зачем ехать в город, в душный пыльный город, когда есть всё это?

Боб поехал в совхоз, находившийся километрах в пятидесяти от Ивушки, через горный перевал. Там, в долине выращивали виноград. Цель поездки заключалась в том, чтобы привезти на закрытие хорошего вина. В совхозе у жителей можно было за пять рублей купить ведро отменного Шампанского. И пусть говорят, что Шампанское это такое игристое вино, которое производят только во французской провинции Шампань. Ну, кто ж виноват, что нашу провинцию не прославили? Наш напиток ничуть не хуже.

Мы договорились с водителем лагерного автобуса, Боба выехал с ним ещё ночью и, часикам к девяти, то есть, к завтраку, мини-экспедиция вернулась в лагерь с двадцатилитровой канистрой классного марочного вина. Пластмассовый сосуд мы до вечера спрятали на речке, обложив валунами, чтобы не уплыл. Архипыч, талантливый педагог и дипломат, прекрасно знал, что мы не безгрешны, но порой закрывал глаза на наши проказы, хотя, естественно, не поощрял шалостей. От него-то мы и прятали канистру.

У нас была самая благодарная публика. Это небольшое сообщество, состоящее из детей и их молодых воспитателей, студентов-практикантов, дышало музыкой, которую мы делали. Каждый знал хотя бы припевы тех песен, которые мы исполняли на танцплощадке, у фонтана по вечерам. Мы играли и пели, а небо не становилось чёрным, усыпанным флуоресцентными песчинками-звёздами, и, такого же цвета, но чуть большего размера, яркими кляксами-планетами.

Ночной банкет по поводу закрытия второй смены стихийно получился у шефа в комнате. Никто так и не понял, почему директор вдруг всех собрал у себя, но каждый чувствовал себя в его апартаментах вполне вольготно. Субординация, демократия – всё было сбалансировано. Кстати, шеф вычислил Боба. В четыре утра, когда водитель, перед тем, как тронуться в путь прогревал мотор, Архипыч проснулся и наблюдал в окно как заспанный Боб плетётся к автобусу.

- Давайте, несите сюда то, что привезли сегодня утром, - сказал директор, - Посмотрим, что вы пьёте.

- А откуда вы знаете про канистру, Анатолий Архипович? - спросил обескураженный Боб.

- А я в разведке служил, - ответил шеф.

Вино, которое привёз Боб, в рекламе не нуждалось. Кто-то остался плясать в комнате, Боб собрал на улице хозяюшек нашей комнаты отдыха, медсестру Алису, Ленку-врачиху, за которой в тот вечер приударял плаврук Алексан-Михалыч. Наташа, конечно же, присоединилась к компании. Боба пел самые весёлые песни из своего репертуара, под собственный, виртуозный гитарный аккомпанимент.

Корина присела на краешек парапета.

- Я принесу тебе что-нибудь – куртку или свитер, - предложил я.

- Спасибо. - Она поежилась, как бы, благодаря за напоминание о том, что действительно стало прохладно.

Я сбегал в комнату, снял с гвоздя на стене свою старенькую, но ещё не совсем потерявшую краску индиго джинсовую куртку, и направился обратно. Но Корина встретила меня в коридоре.

- Ты хочешь вернуться? - спросила она, - Пойдём куда-нибудь. Я хочу к речке.

Мы направились в сторону спортплощадки. Я накинул девушке на плечи куртку, взял её за руку.

- У тебя есть девушка, Кайд?

- А ты как думаешь?

- Не знаю. Ты постоянно на виду, песни поёшь – объект внимания.

- Я этим не так давно занимаюсь. Ещё не завоевал признания публики, - отшутился я.

- У тебя получается. Что вы собираетесь делать? Я имею ввиду, с группой.

- Будем работать, надо много денег на хорошие инструменты.

- Я в этом не разбираюсь – в аппаратуре вашей. Мне нравится, когда ты просто под гитару поёшь.

- Спасибо. Хотя говорят, надо научиться воспринимать комплименты как должное. А я даже этому не научился, значит, до звезды ещё далеко. Всё время тянет что-нибудь сказать в ответ, когда тебя хвалят... А ты особенная.

- Такая же обыкновенная, как наши девчонки, - возразила Корина, - А ты это сказал потому, что тянет ответить на комплимент?

- Нет. Это потому, что мне так хотелось сказать.

- А ты говори. - У Корины в голосе слышались игривые нотки. Она, казалось, вот-вот рассмеётся.

Вместо того, чтобы что-то говорить, я привлёк к себе Корину и поцеловал её. Первый раз я почувствовал что-то в ответ. Это было по-настоящему. В этой девочке была женщина.

Когда мы возвращались со спортплощадки, перед фасадом коттеджа уже никого не было. Свет горел только в комнате у нашего трио.

- Кто-то отключил освещёние на аллейке, - заметила Корина и крепче взяла меня за руку.

- Я знаю, куда мы пойдём, - решился я.

Соседняя с радиорубкой комната была свободна, и у меня был ключ от неё. Там стояли две кровати, застеленные чистым бельём. Этой комнатой собирался воспользоваться барабанщик Юра (уж не знаю, кого он туда собирался вести и кого, как говорил Вадик, собирался унасекомить), но, видимо, совсем об этом забыл. Мы все в тот вечер крепко выпили. Хмель от вина был лёгкий и, в то же время, долгий, никак не отпускал.

- Не надо никуда идти, - улыбнулась Корина, кладя мне на плечи смуглые тонкие руки, - У меня в комнате никого нет. Пойдём?

Корина закрыла дверь на щеколду, подошла к окну, задернула гардину, присела на кровать.

- Я сегодня устала, давай полежим? До утра не так уж долго осталось, может уснём?

- Я не хочу спать.

- Тогда рассказывай сказку! - потребовала Корина, - Что-нибудь новое и интересное.

- Таких сказок не бывает, а новое-интересное это ты. Я хочу тебя... поцеловать.

Мы очнулись на рассвете. Казалось, мы совсем не спали. Впрочем, был такой отрезок времени, каких-то двадцать минут, когда мы находились в дремотном состоянии. Интересно, что в английском языке глагол to dream означает мечтать и видеть сны, а существительное dream тоже имеет два значения – мечта и сон. Мы дремали, видели какие-то сны, и наверное, мечтали.

- Мне надо одеться, - прошептала на ухо Корина.

- Не вставай, ещё рано. Мне всё равно надо идти.

Корина натянула покрывало до подбородка и закрыла глаза. Я влез в джинсы, надел майку, взял со спинки стула куртку, наклонился и поцеловал девушку в носик. Она крепче зажмурила глаза, потом открыла их, пристально посмотрела на меня и улыбнулась.

- Ты пока спи, - сказал я.

Через мгновение, я уже был перед фасадом коттеджа; просто перемахнул через балкон. Оказавшись у розовой клумбы, я осмотрелся по сторонам. Вадик сидел неподалеку на парапете.

- Ну что, Дон-Жуан, как успехи?

- Не твоё дело.

- Правильно, это благородно, - сказал друг, - Можешь хранить молчание, тем более что меня твои ночные подвиги меньше всего интересуют. Это я так, вместо с добрым утром. Я тут с похмела страдаю. Пойдём, отыщем чего-нибудь.

- С утра не пью.

- Я ж тебе не пить, опохмелиться предлагаю. Впрочем, "ты нынче пьян любовию и чувством".

- Ладно, помогу тебе, - согласился я. Но только потом – на бассейн.

- Договорились.

Корина пришла на бассейн, когда я там находился один; Вадим пошёл досыпать. Она подошла совсем близко, прижалась, уткнувшись носиком мне в шею и не поднимая головы, сказала:

- Кайд, я пока не приеду. Вернее, ещё не знаю – приеду или нет.

- Тебе было хорошо?

- Да.

Мы стояли молча.

- У меня в городе много дел. Может быть, придётся ненадолго уехать, - сказала Корина, - Вот мой адрес, телефона нет. - И она протянула помятый слегка листочек бумаги, на котором карандашом было начертано название улицы, номер дома и квартиры. - Меня уже ждут, Ульяна звала, там папа на машине приехал.

VIII

Август был жарким и, каким-то дремотным месяцем. Корина не приехала. Всё шло по-обыденному. В общем, было нескучно, но я немного загрустил. Иногда уходил на бассейн или пропадал целыми днями на речке, совсем один, или в обществе Вадима. Признаться, мы с музыкантами немного обленились, играли не так много и часто, и предпочитали заполнять вечера дискотеками. Время от времени я подменял Боба на месте ди-джея, иногда мы вместе вели диско программу.

С девчонками из троицы мы ещё больше сблизились. Сталина, Ирина и Ульяна посвятили нас с Вадиком во все свои секреты. Откуда такое доверие? На самом деле, всё очень просто. Девчонки наши были чистые и светлые, совершенно бесхитростные; они тоже узнали все наши сокровенные тайны. Мы умышленно шли на сближение; всё происходило по сценарию, который никто не придумывал. И в этом спектакле никто не помышлял стать режиссёром, все были братья-сестрички, ни в коем случае не любовники. Следуя своим свежим, авторским правилам, мы зашли далеко. "Пацаны, ну-ка, отвернулись быстренько, - объявляла Сталина, - Нам с Иришей переодеться надо". "Вот ещё, - возмущался Вадим, - Что ли мы всяких там прелестей не видели?"

Здесь был особый азарт, в этой придуманной нами игре. Все трое были милы и по-женски привлекательны. Сталина отличалась пышностью форм, но не была толстушкой. Не меньше получаса каждый день она уделяла макияжу, причёске и уходу за руками. Порой казалось – ну, сейчас как накрасится! Как говорится, берегитесь индейцы! Ан нет, посмотришь на результат – милая девушка, как с картинки. Ириша и Ульяна – две стройные девочки; первая – русоволосая, с большими серыми глазами и пушистыми ресницами, вторая – кареглазая блондинка с белой кожей, точёным ровным носиком и стрижкой, которую называли карэ. Вадику больше импонировала Ира, мне Уля.

- Слушай, Кайд, мы с тобой доиграемся. Если это не случится до конца смены, то я – испанский летчик, - сказал друг.

- Ты про наших? Кого-то собрался унасекомить?

- Да ну, блин! Это уже патология какая-то. Вчера после посиделок у Ленки-врачихи забрёл к ним. Спят уже, как всегда. "Рано ещё, - говорю, - Подъём, и пошли купаться!"

- И что, уговорил?

- Да нет. Меня Сталька отматерила, понял, что не шутит. "Ты, - говорит, - днём выдрыхся, сейчас нагулялся, и теперь нам на нервах пришёл поиграть". А Ирка чего-то там промурлыкала, ей наверное эротический сон снился: "Если пришёл, - говорит, - сделал бы хоть массаж, а то толку от тебя..."

Я расхохотался.

- Ну и как, сделал массаж?

- Ага. Они вообще обнаглели. Ирка с Улькой спят в одних трусиках. Сталинская – вообще без ничего, только длинную свою юбку на грудь натягивает вместо ночной рубашки.

- Ну, и как массаж-то? - не унимался я.

- Да нормально. Начал я Ирке массаж делать, да так и заснул. Ленка чем-то меня вчера поила, настойка какая-то на спирту, как снотворное. Просыпаюсь под утро между Улькой и Сталей, рука у Стальки на груди. Сам в одежде.

- А штаны-то как, застёгнуты? - подначивал я, - Пить надо меньше, брат.

- Слушай, я вроде вёл себя прилично...

- В этом не сомневайся. Иначе, они бы тебя выставили.

Вадик задумался.

- А всё-таки, классно задумчиво произнес Вадим.

- Чего классно-то?

- А я не знаю. Если бы мы с ними со всеми перетрахались, ничего путного из этого не вышло бы.

- Вадик, откуда такая романтика, где твой здоровый цинизм?

Вадим вдруг что-то вспомнил, внезапно сменил тему:

- У меня один раз был секс сразу с двумя подругами. Они сами лесбиянки, стыда ни грамма, стеснения ни чуточки.

- И как, понравилось?

- Сначала да. То есть, я бы на это не подписался, если б трезвый был. А так, завелись мы... А дело не в этом. Я им предложил посниматься, без одежды. Но это было не в тот раз, а раньше. Одна восприняла предложение с энтузиазмом, вторая – не очень. Короче, отснял я две плёнки, сделал снимки. Ничего особенного, никакой порнухи.

- И что потом?

- У первой, у той, что снималась с вдохновением, так сказать, был кавалер, какой-то офицер. Он сам-то был блядун ещё тот, к тому же, женатый. Да только девочку взял конкретно за жабры. Она, чистая душа, имела причуду рассказывать ему обо всех своих похождениях, а он, хоть и был женат, всё равно бесился от ревности. Так вот, настропалил тот офицер подругу пойти ко мне и забрать все снимки и негативы. И сделать это внезапно, чтобы я себе фотографий не отпечатал.

- И какие проблемы?

- Да сначала никаких. "Получай свои весёлые картинки, - говорю, - и удачи тебе в личной жизни". А потом эта ненормальная... Знаешь, чего устроила? Я по глупости ей все негативы отдал. И те, где она с подружкой, и те, где подружка отдельно. Они с ней были не разлей вода, а потом вдруг поругались.

- И что, шантаж?

- Ещё какой! Поручик тот за второй стал приударять, конкретно так. Тут у них треугольник получился. Подружка ко мне пришла вся в слезах, "что ты наделал?" - говорит.

- Это серьёзно. И чем кончилось?

- Да ничем. Через неделю их в городе встретил, идут, за ручку держатся, милые такие. "И поручика своего (офицера-кавалера то есть), - говорят, - бросили, и с ним больше не водимся". Слушай, а чего бы тебе Улькой не заняться? - вдруг спросил Вадим.

- С какой такой радости мне на неё помыслы свои направлять?

- Да ладно прикидываться. А как же зов плоти? Я понимаю, девушка Корина. Кстати, чего от неё слышно?

- Пока ничего. А насчёт наших – сам же говорил: "за неделю в кроватку не затащишь, так нечего потом стараться".

- Это точно. Теперь если кто-то из нас движения путать начнёт, останется одна дорога – в отдел регистрации браков. А мы что с тобой, психи что ли?

- Причём здесь брак?

- Да всё при том же. Вот посмотришь, Сталька первая замуж выскочит, за ней две остальные. Кстати, у Сталины Борисовны жених есть, капитан Тихоокеанского Флота.

- А эта информация откуда?

- От верблюда. Этот капитан-лейтенант (кстати, неплохой пацан) Иркин родной брат.

- Выходит, ещё не все свои заветные тайны нам девочки раскрыли.

- Вот именно. Когда моряк последний раз на побывку приезжал, приметил Ульяну. Ирка теперь злится, ревнует их обоих к своему брату, да и эти обе – сам сообрази, как друг на друга смотрят.

- Это что, значит, отважный капитан Ульке тоже понравился?

- Догадливый ты какой!

Вадик выплюнул изжёванную травинку.

- А ну его, всё это, Кайд! Представится возможность – обязательно с кем-нибудь из них трахнусь. И не фига тут рассуждать о морали.

- Не стоит, брат. Мы сами придумали эту игру. Не нарушай правил. Так будет интереснее.

to be continued...

Примечания автора:

*24 - картошкой музыканты называют незамысловатые партии баса. С появлением синтезаторов многие группы стали исполнять басовые партии на клавишах. Polyvox – весьма популярная в начале восьмидесятых клавиша, то есть, синтезатор

*25 - drive – в английском это глагол, который означает вести (автомобиль, например). Есть, однако, и существительное, которое перекочевало в русский. У музыкантов слово драйв означает напор, натиск, кайф действа.

*26 - пасти означает следить

*27 - отмазывать – защищать, создавать алиби (сленг)

*28 - прикол – шутка (сленг)

Вернуться на страницу "ЛИТЕРАТУРА"

Copyright © oldjohn 2002. All Rights Reserved