X. И-Бань (Гунь)

Лисы-оборотни


(Авторизованный перевод и примечания Игоря Баронова)
 

(Продолжение. Начало см. на предыдущей странице)

Из истории нашего родного и любимого всей душою края мы в особенности хорошо ознакомлены с обширными комнатами Сивиньского уездного музея для культурно-исторических ценностей темного прошлого имени товарища Гуня. Со школьной скамьи мы все учили уроки и проходили экскурсии по этому научному учреждению, где прямо указано на невыносимую жизнь наших предков, которая привела их к диалектически осознанной необходимости социализма.

Так вот, там есть один картонный красочный макет древнего здания деревянного зодчества в виде дворца местного феодала. В таком макете эксплуатировали стонущий народ и приносили горе и страдания от оскорбления личности всех трудящихся масс и их членов семей такие держиморды...

ВОСЬМОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. В тексте книги И-Баня это слово напечатано по-русски кириллицей, правда, для удобства чтения в контексте иероглифического текста составляющие слово буквы воспроизведены в обратном порядке, т. е. "ыдромижред".

...как Инь-Гун, Цюй-И и им подобные. Дворец служил волчьим логовом для организации преступного администрирования ввиду малосознательности забитых сдельным трудом масс. Но тогда об этом ничего не знали даже самые прогрессивные люди - рикши, батраки-издольщики, водоносы, ярмарочные борцы и боксеры, проститутки, глотатели огня и канатоходцы, укротители ядовитых змей и соляные шахтеры-каторжники, стеностроители, солдаты-дезертиры, грабители шелковых караванов, матросы торгового флота, прокаженные и путешественники, бродячие поэты и философы. Вернее, догадывались, но ясного осознания у них не было.

В таком, с позволения сказать, доме, где телесные и душевные мучения сочетались со строгой, умелой дисциплиной и отлаженной организацией ведения натурального хозяйства, всегда наличествовало много людей.

Почти каждый учащийся может сегодня решить такую задачку. Во дворце сто комнат, включая курятник с индюшатником в придачу, три сухие паровые бани для людей разных полов и сословий, а также присутствуют пять резных домиков - желтый, бирюзовый в серую крапинку, черный, розовый в зеленый горошек и оранжевый в фиолетовую прерывистую полоску - для свиней различных возрастов и степеней упитанности; добавьте сюда бараки для работников, работниц и семейных, числом не менее одиннадцати, а еще к тому же имеется голубая фарфоровая беседка, укрытая от ночного холода окошками из бычьих и акульих пузырей, где выращивается драгоценная кашгарская мимоза наряду с рассадой поздних бахчевых культур, включая ароматную маргеланскую дыньку и некоторые из специй для улучшения вкуса блюд из речной рыбы и пернатой дичи. А еще вспомните беспредельно многосторонние конюшни, куда во время холодов работниками вносятся массивные бронзовые жаровни и осветительные лучины, и на четыре самых холодных часа ночи (один китайский час равен двум советским часам - ПРИМ. РЕД.) здесь разрешено перестоять всему большому стаду молочных, мясных и костных коров, включая шанхайских карликовых (размером не больше собаки. - ПРИМ. РЕД.) декоративных коровок, молоко которых используется для изготовления сладких пастилок, столь обожаемых сударем Ле Чхе и его женоподобными наперсниками.

Записывайте, юный старательный школяр либо тронутый сединою узкоспециальный аспирант, коль не можете запомнить все штрихи прошедшего стезей веков быта родины, которые навсегда запечатлены в скрупулезной записной книжке сердца народного писателя!

Разве можно пройти по дворцовому саду мимо бесчисленных хаузов, гротов и гротиков, каменных беседок и беседок из папье-маше, увитых гирляндами живых, а еще лучше - шелковых и картонных цветов, мимо каменистых россыпей и песчаных пляжей; мимо прудов, в недрах которых воды меньше, чем грузных гущ, раскормленных всегда имеющейся в изобилии человечиной, кулинарных карпов, покрытых с головы до ног...

ДЕВЯТОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. В оригинале - именно так!

...черной амальгамой, чья единственная чешуйка стоит на бецзинской ярмарке больше тысячи серебряных юаней; мимо искусственных озер с замысловатой береговой линией, обрамленных конскими гривами плакучих ив, смеховыми россыпями сладострастно-удушливой персидской сирени, нацеленными в небо пиками металлически сверкающих камышей; мимо округлых пятен зеркальной глади, изборожденной миллионами гусей, уток, белых и черных с кровавыми клювами лебедей, чье необозримое множество столь велико, что кажется, будто вот-вот весь диск Земли с громовым птичьим гомоном взлетит ввысь, в Небо, откуда был некогда низринут произволом Верховного Божества?

А разве мыслимо упустить из виду все эти неким хитромудрым инженером рассчитанные лабиринты, замшелые искусственные утёсики в рост человека, выстланные гравием и розовой мраморной крошкой узкие извилистые аллейки, уводящие в дебри фруктовых садов и оканчивающиеся внезапно у безымянных гранитных надгробий со стертыми временем надписями, ледяным дыханием овевающих наблюдателя даже в самый знойный полдень, темных плит, почти сплошь покрытых многовековой осыпью звезд и истлевших зимних листьев? Разве не чудо все эти раешные западни, будто специально предназначенные для одиноких прогулок поэта либо для тайных свиданий богоравной по силе страсти своей четы влюбленных, для которых Вечность - вполне обыденное понятие, как бы некий соблазнительный плод, ничуть не хуже и не лучше подсвеченного лучом светила нижнего агатового шарика виноградной грозди, либо похотливо разверстого гранатово-зернистого жерла громоздкого плода инжира; некий плод, который следует воспринимать не разумом, но сердцем, плод, которым следует наслаждаться ни о чем не думая и не сожалея, никуда не спеша.

И, таким образом, дворец феодала-поработителя состоял из 100 помещений, часть которых я только что перечислил. А теперь, уважаемый читатель моих иероглифов, подсчитайте плотность жильцов дворца, если я вам скажу, что жили во дворце приблизительно девять тысяч человек. Конечно, многие из них в очень неудобной тесной позе проводили ночь в надворных постройках вместе с домашними животными либо в саду, а также на крыше дворца. Все равно, это очень много людей, так что даже яблоко нельзя было уместить на земле - было тесно так, что его бы раздавили вдребезги...

Но разве об этом учит писать товарищ Гунь? Разве только для этого И-Бань стал шестьдесят четыре года тому назад народным писателем? Чтобы хвалить богатую и полную неги жизнь паразитов и угнетателей?

Как вы помните из рассказа, госпожа Цюй-И получила от Вислоухого Тханя четырех дочерей бедняка Цюй Га-Фоу. И никому ничего не сказала что это девушки для ее сына.

Дождавшись вечера, украшенного полной луной, она выгнала из комнаты всех слуг и тогда открыла секретным ключом дверцу комода, который был соединен с потайной ямой, где с закрытыми лицами сидели и молча плакали несчастные девушки, которые не знали о своей судьбе ничего и поэтому горевали. Госпожа Цюй-И велела девушкам выйти из ямы. И когда девушки вышли, она их внимательно осмотрела, выяснив при свете лампады, что две из четырех невест являются девственницами, а одна из девушек беременна в ранней стадии. На лица девушек будущая cвeкpoвь даже не посмотрела, поскольку ей это было безразлично - ведь она же не капризный мужчина, которому мало того, что тело женщины ухоженное чистое и не обезображено язвенными болезнями и дурными опухолями. Но если у девушки лицо рябое от оспы, или она кривоглаза, или же зубы выступают изо рта и лицо напоминает череп обезьяны, или имеется еще какое-либо из распространенных уродств, то мужчина почему-то не испытывает к такой женщине часто ничего, кроме обычного влечения к ее телу, а после скоропалительного удовлетворения своей страстной жилы он тут же забывает даже о том, что находится в постели не один. Однако можно ли тут осуждать мужчину? Ведь сердце не каменное - ему не прикажешь любить.

В нашем случае было все как раз наоборот девушки из рода Цюй были столь прекрасны и телом, и лицом, что оставалось только порадоваться, что о них не знают в прилежащих странах, иначе божественная красота крестьянских дочерей навлекла бы многие беды на наш уезд - мировая история знает тому немало примеров, когда войны велись за обладание той или иной женщиной с привлекательным лицом, даже если что порой сочеталось с повышенной волосатостью тела и кривизной ног.

Порою мне кажутся странными вкусы мужчин.

Итак, в поздний час, когда во всем уезде не спали только редкие стражники, а также воры, шпионы, влюбленные пары и писатели, строгая госпожа Цюй-И исследовала будущих своих невесток. Она осталась очень довольна осмотром. В особенности симпатичной ей показалась единственная беременная из четырех сестер. Это была младшая из дочерей Цюй Га-Фоу по имени Ла. Но, разумеется, госпожа не выказала своей симпатии, ведь она ни словом не обмолвилась с молодыми женщинами по традиции тех лет, не лишенной, однако, как нам с товарищем Гунем всегда казалось, некоторой исторически оправданной целесообразности, до рождения первого ребенка ни одна женщина в семье не имела права раскрывать рта и поднимать глаз. И помимо этого, госпожа Цюй-И считала себя стоящей выше общения с простолюдинами; ее всегда, к примеру, раздражало, когда какой-нибудь заезжий гость из столицы, прогуливаясь вечерней порою по дворцовому саду в компании какой-нибудь безродной девушки из швейной мастерской, громко с ней перешучивался или читал ей свои стихи. Сама госпожа Цюй-И была воспитана в строгости, и, обретя право голоса в уже достаточно зрелом возрасте, отнюдь не злоупотребляла им, справедливо полагая, что сила и мудрость женщины заключены в ее молчании.

Жестом заставив девушек вернуться в затхлую яму, госпожа Цюй-И сама принесла им из кухни корзину с едой и питьем и, убедившись в отсутствии соглядатаев, повернула ключ в скважине фальшивого комода.

Хлопком в ладоши она вызвала старшего парфюмера - низкорослого японца Хетагаву, обладавшего проваленным в результате сифилиса носом и жестом велела ему приступать к еженощному сеансу культурно-просветительских и профилактико-оздоровительных мероприятий, благодаря воздействию которых госпожа Цюй-И всегда находилась в удовлетворительной физической форме и выглядела моложавой, несмотря на обильно покрывавшие дряблую складчатую кожу ее шеи, лица и рук мощные конгломераты разнокалиберных родинок, бородавок, язв, свищей, а также пятен, которые, по шутливому определению придворного хирурга У-Цзэ Лина, являются уже вполне трупными.

Через мгновение за подсвеченным множеством лампадок матовым экраном, отделявшим комнату от террасы, заиграла нежная музыка, и в такт ее неторопливо-рассыпчатой ритмике на экране закачались бледные силуэты музыкантов и их диковинных инструментов. Вскоре на экране возникли пятнадцать четких теней - это актеры приступили к исполнению некой насыщенной бурными событиями эпической пьесы, содержание и смысл которой они предоставляли угадать зрителю. Впрочем, госпожа Цюй-И, давно уже пресыщенная всевозможными видами искусств, возлежала навзничь, устало прикрыв веки глаз, на специальном, усеянном мелкими иголочками из железного дерева, лечебном ложе, и десятки искусных рук блюстителей ее тела умащивали ее мастями и притирали притираниями, изготовленными на основе мужской, кабаньей и медвежьей спермы, делали ей педикюры и маникюры, раскрашивая и любовно полируя каждый ноготок, подчищая абразивной тканью каждый заусенец, смазывая бальзамом из Сиама каждый замысловатый кожный узелок, исцеляя каждый исподволь вросший ноготь, грозивший перерасти в опасный для жизни панариций либо гангрену; трое чернокожих евнухов-массажистов из племени каннибалов с острова Суматра безжалостно уминали все ее жилы, суставы и кости, напрочь изгоняя дремлющие в старушечьем теле зачатки опасных болезней; парикмахеры и пастижеры смывали разнообразный старый грим с лица и наносили новый и тут же завивали горячим способом пышные волокнистые волосья ее парика; брадобреи тщательно срезали с ее верхней губы и подбородка отросшую за сутки старческую растительность, старательно обходя волосатые бородавки и малоприметные доброкачественные образования; два специальных раба, вооружившись щеточками, напоминавшими современные щетки для мытья пробирок в химических лабораториях, прочищали ушные раковины госпожи Цюй-И, уверенно и безболезненно достигая по слуховым каналам той чувствительной и мягкой плевы, которая, собственно, служит мембраной в чудесном механизме нашего слуха и нуждается в ежедневном очищении от выделяемой телом серы, которая губительно воздействует на слух и даже способна привести к полной глухоте, если не иметь воспитываемой с младых ногтей в каждой порядочной семье счастливой привычки - регулярно чистить уши.

Тут же многочисленная группа врачей под руководством лейб-медика У-Цзэ Лина проводила сложную диагностическую работу, простукивая ребра и ключицы госпожи и прослушивая через бамбуковую трубочку с костяными раструбами на концах тоны ее безотказно до сих пор работавшей сердечной мышцы. Врачи с профессионально угрюмым видом вполголоса совещались между собою, а тем временем хирург У-Цзэ Лин, стараясь сдержать всегда мучившую его после ужина чесночно-кислую отрыжку, отрешенно следил за лишенными суетности действиями троих своих коллег - дантиста, счищавшего с золотых челюстей царственной пациентки легкую патину пищевых окислов, акушера-гинеколога, с хмурым видом умащивавшего навеки усохшее лоно госпожи Цюй-И смягчающим кожу составом, древний секрет которого, будучи унаследован от сошедшего в могилу отца, обеспечил молодому специалисту блистательную карьеру при дворе наместника, и тибетского врачевателя, вогнавшего в тело старой женщины не одну сотню серебряных и платиновых игл, отчего оно стало напоминать своим видом гигантского морского ежа, каких во множестве можно найти после отлива на океаническом побережье Шаньтоу.

Тут же, неподалеку от ложа госпожи, расположилась целая бригада знахарей, гадалок, колдунов и жрецов различных культов, в задачу которых входило обеспечение госпоже Цюй-И добрых предзнаменований и счастливой судьбы Они почти неслышно бормотали свои заклинания и молитвы, а да их спинами, дабы не оскорбить нечаянного взора госпожи, вполголоса бился в истерике звероподобный шаман в медвежьей шкуре и с бубном большого диаметра в руках, в кандалах доставленный во дворец с далекого Севера это был подарок госпоже Цюй-И от ее старшего троюродного брата господина Гой-Фу Ляня, который прославился в те времена как доблестный военачальник, защищавший границы империи от набегов северных дикарей.

По другую сторону от ложа матери несколько придворных поэтов по очереди с выражением зачитывали свои хвалебные оды. Между ними в почетном кресле восседал седобородый старец, который безостановочно изрекал отрывистые фразы на никому не известном языке, сопровождая свой монолог беспрестанным помаванием заскорузлого пальца и частым фырканьем, от которого во все стороны разлетались мельчайшие брызги слюны Этот старец был много лет назад вывезен из Таиланда в качестве военного трофея отцом господина Инь-Гун Фэна. На своей далекой родине старец почитался как великий философ, создавший, по слухам, стройную теорию практического бессмертия. Прибыв в наш уезд и прожив немало лет в нашей стране, он даже не пытался научиться китайской речи. Его также никто не мог понять, и, вероятно, благодаря этому, он почитался народом как второй мудрец в уезде, после императорского наместника господина Инь-Гун Фэна.

В ногах философского гения сидели шестеро молодых писцов, которые с сосредоточенным видом записывали на гладь шелковых рулонов изрекаемые Учителем звуки - ведь известно, что не существует во вселенной языка, который был бы неподвластен записи китайской грамотой.

Не будет с моей стороны неоправданным отвлечением сообщить читателю, что сей мудрец, образа коего мы лишь слегка коснулись здесь краешком колонковой кисти писателя, по сию пору почитается в нашем уезде, о чем свидетельствует обширная экспозиция, занимающая несколько комнат Музея для культурно-исторических ценностей темного прошлого имени товарища Гуня, а также то, что имя философа (а звали его Тай Пин-дао Лэ-Лхаса) носят уездная фабрика макаронных и скобяных изделий, а также два сельскохозяйственных кооператива и еще уездная Академия ораторского мастерства и художественного чистописания. Между прочим, экспедиции Бецзинского университета недавно удалось отыскать большую часть шелковых свитков и костяных дощечек с записями изречений великого ученого, уникальным образом уцелевших после трех монгольских нашествий, четырехсот двадцати девяти бунтов, заговоров, смут, мятежей и восстаний, народно-освободительных войн и революций (в том числе одной культурной), потрясших наш уезд за последние несколько тысячелетий, однако пыл исследователей, пытавшихся расшифровать и перевести на современный китайский язык с одного из утраченных тайско-тибетских диалектов гипотетическую теорию практического бессмертия Тай Пин-дао Лэ-Лхасы, заметно угас, после того, как наш знаменитый археолог и антрополог Тань Буй-Мо, специализирующийся на поиске останков 138 недостающих переходных ступеней от человекоподобной обезьяны к виду homo sapiens, совершенно случайно раскопал глиняную табличку с метрической записью о смерти Тайского Учителя, который скончался в возрасте 209 лет, потерпев тем самым полное фиаско как ученый и как человек .. Однако не бывает худа без добра, и, как я недавно узнал из газет, уездный детский кружок любителей геронтологии взял шефство над пришедшей было в запустение усыпальницей ученого. Теперь там всегда имеются в изобилии свежие, а также картонные цветы, пропитанные лучшими французскими духами, не говоря уже о круглосуточном почетном карауле, состоящем из двадцати шести избранных подростков, как мальчиков, так и девочек, чьи выдающиеся успехи в учебе и труде на пришкольном участке позволяют им считать себя достойными этой миссии. Во время частых встреч с юными читателями я постоянно ставлю им в пример опыт сивиньских детей, для которых история родного края - не пустой звук, а неотвратимая реальность повседневного бытия...

ДЕСЯТОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. Не могу без волнения перечитывать этот художественно-исторический экскурс И-Баня - какой трепетной любовью к родине, к ее легендарной старине дышит каждая строка, каждый иероглиф прозаика! Между тем в своей кошмарной книге "The sexual foxes. The Chinese erotic stories with 287 coloured pictures by Jeremy Davis", представляющей из себя нечистоплотную компиляцию произведения И-Баня, ее составитель и "автор-переводчик", как он себя помпезно величает, пресловутый горе-профессор из США Тимоти Флэннеган полностью опускает все имеющие хоть какую-нибудь мало-мальски историко-педагогическую и культурно-пропедевтическую значимость фрагменты оригинала. Зато махровым цветом в его англоязычном переводе распускаются все малопристойные подробности интимной жизни при дворе сивиньского феодала, которые в тенденциозном сочетании с безусловно талантливыми, но напрочь лишенными идейно-нравственного содержания репродукциями рисунков желто газетного продажного карикатуриста Джеремии Дэвиса низводят творение классика до уровня дешевой порнографии, вызывают у меня тягостное впечатление и ненапрасную тревогу за состояние морали и психики заокеанских любителей китайской литературы.

К слову, о литературе. Вспомни и подумай, читатель, каков исторический возраст западноевропейской и русской литератур, считающихся в нашем веке передовыми? Он просто ничтожен - ведь и великий Нестор, и авторы западноевропейских хроник, и Шекспир, и Пушкин, не говоря уже о Гомере, и даже все эти новомодные японские писатели, ведущие свою родословную, подобно дарвинскому homo sapiens'у, напрямую от Ф. М. Достоевского и А. П. Чехова, - все они запросто умещаются в тесные рамки нескольких мимолетных столетий, наполненных бесплодными страстями и бессмысленными страданиями, преходящей суетой и тщетой в попытках познать материальный мир и овладеть им на правах господина. Ничтожен ты, о человек, в своей богопротивной экспансии! Над суетою твоей лишь посмеивается каменный китайский дракон.

Мне известно, что И-Бань, будучи мудрым человеком, оставляет без внимания пустопорожние инсинуации своих ничтожных западных эпигонов, подобных мистеру Флэннегану. Писателей судят не флэннеганы и даже не народы. Им выносят безмятежный приговор Небеса Истории. Из всех популяризаторов своего гения И-Бань признает достойными внимания лишь двух переводчиков - албанского профессора А. Мехмета и вашего покорного слугу. Состоя в многолетней переписке с уважаемым Али Мехметом,я пришел к выводу, что причина благорасположения к нам китайского прозаика весьма проста и закономерна - албанский и русский переводы дословно, не только без произвольных сокращений и компиляций текста, но, напротив, с дополнением текста оригинала необходимым аппаратом вставок, сносок, справок, пояснений и вдумчивых пространных комментариев детализированно вскрывают суть текста, удивительно достоверно передают тот завораживающий дух традиционной и вместе с тем вечно юной и оригинальной китайской художественно-публицистической прозы, признанным мастером которой является Хуй Гунь И-Бань.

...Между прочим, дорогой читатель, работая над трудным, полным исторических подробностей описанием еженощного сеанса культурно-просветительских и профилактико-оздоровительных мероприятий в феодальных покоях госпожи Цюй-И, я постоянно и неукоснительно вспоминал слова моего Учителя товарища Гуня, который частенько говорил мне: "ДАБЫ НЕ РАСТЕКАТЬСЯ ПО ДЕРЕВУ, ОТСЕКАЙ ИЗЛИШНИЕ ВЕТВИ - ТЕ, НА КОТОРЫХ ТЕБЕ НЕ ВИДНЫ ЗАВЯЗИ МУДРЫХ МЫСЛЕЙ И ЦВЕТЫ ПОЛЕЗНЫХ ДЛЯ ПОЛЬЗЫ ДЕЛА ОТКРЫТИЙ!"

Эти слова, как я теперь понимаю, выражают самую сущность, нежную сердцевину хитроумного и требующего неусыпного партийного контроля над вдохновением писательского ремесла.

Следуя совету моего наставника, я лишь в порядке ненавязчивого перечисления поведаю вам в манере скольжения крыла взлетающего с водной глади дикого гуся о том, как проводила досуг древняя знать, не выпуская, однако же, из трепетных рук вечно ускользающего тростника сугубой интриги.

Итак, помимо вышеперечисленных людей, призванных развеивать скуку и душевную депрессию престарелой госпожи Цюй-И, в большой, хорошо натопленной, невзирая на теплый сезон, комнате дворца наместника толпилось еще великое множество людей:

- двенадцать слепых рабов-опахальщиков отлаженными движениями больших костяных вееров и свежих пальмовых ветвей, доставленных купцами прямо с берегов Брахмапутры, непрерывно вентилировали помещение, наполненное малоприятными запахами телесных испарений сотен людей, смешивавшихся с ароматами, исходившими от благовоний, лечебных снадобий, отопительных жаровен, переносных алтарей, политых свежей кровью жертвенных животных и людей, и ночных ваз из толстого фарфора, изукрашенных пиктограммами, граффити и рисунками, изображавшими водоплавающих птиц с сиреневыми клювами, а также зеркальных карпов с выпученными глазами;

- дежурная труппа актеров театра китайских марионеток, стараясь не замечать хореографического вихря театральных теней на матовом экране, украдкой развлекала своим искусством скучавших у резных дверей в бликах скачущего пламени брызжущих смолою осветительных факелов нескольких стражников в бронзовых доспехах и шпионов-лазутчиков с усталыми малодушными лицами, темными и лоснящимися от копоти и жира;

- бригада, состоявшая из трех с половиной дюжин наложниц сына госпожи Цюй-И - девушки и молодые женщины с тихим мелодичным пением приводили в порядок богатый гардероб вечерних платьев хозяйки дома, выискивая и уничтожая моль и паразитов и многочисленных складках вычурных одежд и латая прорехи;

- множество беспрестанно сновавших по комнате с поручениями от врачей и парфюмеров слуг, обряженных в светло-коричневые домотканой материи скромные костюмы; их желтые пятки и тщательно выбритые головы с короткими, увенчанными деревянными бантиками косичками мелькали там и сям с неправдоподобной быстротой и легкостью;

- некое подобие домашнего суда, легитимность которого была обеспечена проведением его в покоях матери наместника. Несколько крестьян в кандалах шепотом отвечали на вопросы судьи, обязанности которого исполнял старший администратор дворца господин Вань. Еще несколько подсудимых, склонив головы, покорно ожидали своей дальнейшей участи. Рядом с судьей стоял стремительный на расправу изувер-инородец Джюй Датэ в окружении безъязыких монголов, и его молчаливое присутствие куда более угнетало кандальников, нежели строгое, но вместе с тем родное выражение лица господина Ваня, авторитет которого в вопросах толкования законов был общепризнан и не подвергался сомнениям, поскольку даже в те времена вступать в полемику с судьей было опасно для жизни;

- приживалки и бедные родственницы госпожи, всевозможные темные личности, словно бы созданные самой Матерью Природой для выполнения поручений сомнительного толка, чьи лица были скрыты от посторонних глаз платками из некрашеной верблюжьей шерсти, наподобие тех, которыми пользуются дикие кочевники в пустынных странах Дальнего Запада, и тут же - вечно улыбающийся чему-то, в любую минуту готовый залиться рассыпчатым младенческим смехом придворный хранитель наркотических средств доктор Буюй Лю со своей волшебной шкатулкой, в которой хранились в резных флаконах из вулканического стекла приготовленные им порошки и смеси - одного движения век госпожи Цюй-И было достаточно, чтобы расторопный кудесник подскочил к ее ложу с флакончиком, взятым наугад - и за тридцать восемь лет безупречной службы он ни разу не ошибся в желаниях госпожи - настолько блистательной и непостижимой была интуиция этого человека.

Картина была бы неполной, если бы я не упомянул еще о множестве бедно одетых паломников и данников госпожи Цюй-И, которые съезжались в Сивинъ со всего уезда, дабы помолился Небу о здоровье и долголетии "матери народа", как ее называли в массах. Часть из них, наиболее органично вписывавшаяся в интерьер, допускалась также и во внутренние покои.

А уж разного рода факельщики и повсюду неотступно следовавшие за ними следом пожарные с медными топорами и наполненными мыльной водой бурдюками и чепрагами, полотеры и вытиратели пыли, истребители ползающих и летающих насекомых, старики-синоптики с аквариумами, где в молоке плавали жабы, готовые, буде госпожа захочет, сообщить прогноз погоды, хироманты и астрологи, физиогномисты и антропософы, бродячие хирурга, берущиеся за два юаня вылечить любую болезнь у человека или животного - без разницы - что говорить о них!

И, разумеется, всюду были дети - бесчисленные маленькие уродцы - безрукие, либо безногие, совершенно лишенные конечностей, либо безглазые, безносые, либо просто безумные, безымянные дети - их без перерыва порождали всегда беременные придворные женщины. Кто были их отцы - об этом знало только Небо, и, пожалуй, лишь потомки судебного исполнителя Джюй Датэ выделялись из общей массы детей своей замечательно уродливой внешностью. По негласному закону, искони существовавшему во дворце, наименее больные и уродливые из детей объявлялись наследниками наместника, что делалось совершенно произвольно по указанию главной женщины в доме и удостоверялось клеймением детей, наподобие господского скота, особым значком, наличие которого несколько облегчало безрадостное детство этих несчастных - дети и ублюдки господина Инь-Гуня считались лицами дворянского сословия, что позволяло им избегать профилактических порок, а также пыток и тяжелых работ за провинности.

В комнате стоял невообразимый шум, а воздух, несмотря на усердные действия опахальщиков, был горяч и пропитан удушливыми отвратительными запахами. Госпожа Цюй-И безучастно дремала, возлежа на колком целебном ложе в окружении суетившейся челяди.

Между тем со двора донесся удар в гонг, возвещавший начало второй стражи, и старший администратор дворца господин Вань, слегка поклонившись госпоже, вышел из комнаты в сопровождении Джюй Датэ и солдат, волокших под руки приговоренных к казни преступников. Старший парфюмер господин Хетагава, до того молча наблюдавший за действиями врачей и массажистов, соблюдая установленный этикет, четырежды хлопнул в ладоши и указал правой рукою на двери. И через минуту вся многочисленная толпа развлекавших госпожу Цюй-И слуг и придворных хлынула в коридор. Последними покинули комнату пожарные и факельщики, унося с собой в сумрак плохо освещенных закоулков дворца снопы яркого пламени.

В комнате остались только госпожа Цюй-И и господин Хетагава, согнувшийся в почтительном поклоне.

- ПРИШЛИ СЮДА ДЕВЧОНКУ,-тихо сказала госпожа Цюй-И, не поднимая сомкнутых век.

- СЛУШАЮСЬ, МОЯ ГОСПОЖА, - ответил Хетагава и бесшумно выскользнул из комнаты, осторожно прикрыв за собой все восемь створок деревянной инкрустированной двери.

Оставшись одна, госпожа Цюй-И быстро поднялась с ложа и проследовала в угловую нишу комнаты, где за ширмой располагался душ с гвоздичной водой. Она еще наслаждалась ласковым пленом пряно пахнувших тепловатых струй, когда испещренная язвами рука Хетагавы втолкнула в комнату девочку лет одиннадцати в расшитом белыми галунами платье прислуги. Девочка была настолько низкоросла, что ей хватило двух нижних сегментов двери, чтобы войти.

Госпожа Цюй-И вышла из-за ширмы, на ходу запахивая полы фиолетового шелкового халата с изображением Великой стены.

- КАК ТЕБЯ ЗОВУТ? - ласково спросила она, усаживаясь в кресло и кладя босые ступни на невысокий пуфик. Вбежавший бесшумно слуга подал госпоже костяной мундштук кальяна, вправил уголек из жаровни в фарфоровую чашечку с размолотыми табачными листьями, смешанными с соломою индийской конопли, и быстро удалился.

- ЛЭ-ЦЮЙ, МОЯ ГОСПОЖА, - помедлив, ответила девочка.

- ПОЧЕМУ ТЫ ПЛАЧЕШЬ? КТО ТЕБЯ ОБИДЕЛ? НЕ ИНАЧЕ КАК ЭТОТ БОРОВ ДЖЮЙ ДАТЭ?.. - щеки девочки были и впрямь мокры, - ОТВЕЧАЙ И НЕ БОЙСЯ, БЕЗ МОЕГО ПРИКАЗА В ЭТОМ ДОМЕ НИКТО НЕ ПОСМЕЕТ ТЕБЯ ТРОНУТЬ...

Госпожа Цюй-И сделала глубокую затяжку и, поперхнувшись дымом, надсадно закашлялась.

- НЕБЕСА СВЯТЫЕ, КАК ДУРЕН ЭТОТ СИАМСКИЙ ТАБАК! ЕСЛИ БЫ НЕ НАША ФЕОДАЛЬНАЯ РАЗДРОБЛЕННОСТЬ, И ЕСЛИ БЫ МОЙ СЫН НЕ БЫЛ ТАКИМ ОСЛОМ, И ВМЕСТО РОМАНОВ С КРАСИВЫМИ ЮНОШАМИ ИСКАЛ БЫ ВЫХОД К МОРЮ, КАК ЭТО ДЕЛАЕТ УЖЕ В ТЕЧЕНИЕ ТРИДЦАТИ С ЛИШНИМ ЛЕТ ЕГО ДЯДЯ ГОЙ-ФУ ЛЯНЬ, ЕГО ПРЕСТАРЕЛАЯ МАТЬ МОГЛА БЫ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ РОСКОШЬ КУРИТЬ НАСТОЯЩИЙ ТАБАК С ОСТРОВОВ, А НЕ ЭТИ ПАЛЫЕ ЛИСТЬЯ! НУ ЖЕ, ОТВЕЧАЙ НА МОИ ВОПРОСЫ!

- ЛЭ-ЦЮЙ, МОЯ ГОСПОЖА, - дрожащим голоском повторила девочка. Она опустила голову на плоскую детскую грудку, и госпожа Цюй-И заметила слезы, дрожавшие на ее длинных, как у верблюжонка, ресницах. Одна слеза сорвалась и со стуком упала на паркет.

- НУ, НЕ ПЛАЧЬ!- требовательно повелела госпожа, -Я НЕНАВИЖУ СЛЕЗЫ - БЕЗ НИХ ТОШНО ЖИТЬ... ОЧЕВИДНО, В СЕМЬЕ ТВОЕГО ОТЦА ПРИНЯТО ЛИТЬ ВОДУ ПО КАЖДОМУ ПОВОДУ? НО ЗДЕСЬ ДРУГАЯ СЕМЬЯ. ПРИВЫКАЙ ДЕРЖАТЬ ПРО СЕБЯ СВОИ ПРОБЛЕМЫ. ИДИ СЮДА. НУ, БЛИЖЕ, БЛИЖЕ...

Девочка, не поднимая головы, приблизилась к креслу.

- СМОТРЕТЬ В ГЛАЗА! - строгим тоном приказала госпожа Цюй-И, и девочка несмело подняла на нее свой взгляд.

- О-О, ДА У ТЕБЯ ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА! РЕДКОСТЬ В КРЕСТЬЯНСКИХ СЕМЬЯХ!.. НО ТЕПЕРЬ ТЫ БУДЕШЬ ЖИТЬ ВО ДВОРЦЕ И ЗАБУДЕШЬ СВОЕ ПЛЕБЕЙСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ, - сказала госпожа Цюй-И, посасывая чубук кальяна. - ТЫ МАЛЕНЬКАЯ, И РАБОТА НА РИСОВОМ ПОЛЕ ЕЩЕ НЕ ИСПОРТИЛА ОКОНЧАТЕЛЬНО ТВОЕ ТЕЛО И НЕ РАСТЛИЛА ДУШУ. ТЫ СТАНЕШЬ ДВОРЯНКОЙ, И Я ОТДАМ ТЕБЯ ЗАМУЖ ЗА ДВОРЯНИНА. МОЖЕШЬ НЕ БЛАГОДАРИТЬ МЕНЯ - ПУСТЬ ТВОЕЙ БЛАГОДАРНОСТЬЮ СТАНЕТ ЛЮБОВЬ КО МНЕ, И ПОСЛУШАНИЕ - НЕ ЗА СТРАХ, А ЗА СОВЕСТЬ. ТЫ ПОНЯЛА МЕНЯ?

Девочка несмело кивнула.

Госпожа Цюй-И замолчала, о чем-то задумавшись.

В установившейся тишине было слышно потрескивание пламени в осветительных плошках и периодическое побулькивание воды во чреве чугунного кальяна.

-ТЫ МОЛЧИШЬ,- сказала госпожа спустя минуту, и в тоне ее голоса уже были слышны металлические нотки начинающейся истерики. - ТЫ ПОСТУПАЕШЬ ВЕРНО. МОЛЧАНИЕ - СЧАСТЬЕ ЖИВУЩИХ В ЭТОМ ДОМЕ. МНОГИМ ОНО СПАСЛО ЖИЗНЬ... НО ТОЛЬКО НЕ ТЕМ, КТО ОТКАЗЫВАЛСЯ ОТВЕЧАТЬ НА ВОПРОСЫ ГОСПОЖИ! НЕ МОЛЧИ, МАЛЕНЬКАЯ ДРЯНЬ... О, НЕБЕСА. КУДА МЕНЯ ПОНЕСЛО? ДОЛЖНО БЫТЬ, Я ПЕРЕБОРЩИЛА СЕГОДНЯ С НАРКОТИКАМИ... ВООБЩЕ, ПРИЗНАЮСЬ ТЕБЕ, МАЛЕНЬКАЯ ЛЭ-ЦЮЙ, НЕРВЫ У МЕНЯ СТАЛИ НИ К ЧЕРТУ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ...

ПРОДОЛЖЕНИЕ на следующей странице

на страницу "Литература"

Copyright © oldjohn, 2003. All Rights Reserved