|
|
|
|
|
|
X. И-Бань (Гунь)
(Авторизованный перевод и примечания Игоря Баронова) (Продолжение. Начало см. на предыдущих страницах)
Историю дочерей старого Цюй Га-фоу в нашем уезде знает каждый. Из века в век, из поколения в поколение она передается от родителей к детям, обрастая свежими замысловатыми подробностями. И мою задачу как писателя я усматривал в том,, чтобы донести ее в очищенном от вековых наслоений виде, в то же время сохранив безусловную матрицу архетипа событий. Немалую роль в этом сыграло воображение, но лишь в обязательном сочетании с доскональным знанием исследуемого материала оно разродилось обильными плодами удобоваримой повествовательной ткани. Разумеется, как интеллигент я был подвержен опасному недугу рефлексии, и порою внешние события личной жизни, ничтожные в масштабах истории, так и просились под свет рампы, точнее, на лист бумаги. Не знаю, чего бы я достиг в этом моем снисходительном движении разума, если бы не пристальная поддержка товарищей и прежде всего, разумеется, - товарища Гуня. Как сейчас помню те дни, когда товарищ Гунь вернулся с очередного партсъезда в обычно неприсущем ему мрачно-подавленном настроении — должно быть, как всякий честный коммунист он имел немало поводов полагать, что его вот-вот должны беспощадно репрессировать. В тот день он неожиданно сам приехал ко мне на летнюю творческую дачу кооператива молодых поэтов и прозаиков, где я отрабатывал положенные трудодни на литературной и сельскохозяйственной нивах. Прибыл один - без шофера, без охраны, чего с ним раньше никогда не случалось. Догадываясь о его мрачных мыслях, я пытался угощать его хурмой - в том году она уродилась на славу - наши труженики карандаша и авторучки сдали государству хурмы и персиков почти вдвое больше, чем было запланировано тысячелетним перспективным планом преодоления разрухи и борьбы с голодом. Я читал ему свои сатирические стихи про израильских агрессоров, но он сидел понуро у окна, меланхолично постреливая из нагана по пролетавшим изредка сорокам. Не зная, чем отвлечь его от хандры, которая в сочетании с его должностью первого секретаря уездного комитета партии и любовью к огнестрельному оружию могла возыметь самые печальные для меня последствия, я стал предлагать ему все, что первым попадалось на ум - мою жену, кокаин, водку. Товарищ Гунь остановил свой выбор на последнем, сказав, что кокаин с утра пораньше нюхают только недобитые буржуи, а привезенный из Бецзина свежий триппер не позволяет ему продолжать поддерживать со мной родственные отношения, и это была первая шутка, сказанная им в этот день. Анюша принесла нам корейскую закуску - острый овощной салат, приправленный маринованной смегмой джунгарской бурундучихи, и пять литров дынной водки в пластмассовой канистре из-под советского солидола. Эти подробности, дорогой читатель, призваны разъяснить тебе, насколько дорого для меня, простого классика из самой гущи народа, все, что связано с памятью о товарище Гуне, чья принципиальная позиция позволила мне стать тем, кем я стал. «КТО БЫЛ НИЧЕМ - ТОТ СТАНЕТ ВСЕМ», - часто любил напевать мой мудрый наставник.
Пили молча. После четвертого стакана товарищ Гунь вложил пистолет в кобуру и. сел за стол. Он медленно вынул из карманов галифе пачку «Беломора» и гигантских размеров зажигалку, изготовленную из медной гильзы артиллерийского калибра, с выгравированной на ней надписью по-китайски, по-русски и на международном пролетарском языке эсперанто:
«КОМИССАРУ ПОЛИТОТДЕЛА 2-ГО ВЕЛОСИПЕДНО-ДЕСАНТНОГО ПОЛКА ШАНХАЙСКИХ РИКШЕЙ И ЛОВЦОВ ЖЕМЧУГА ИМЕНИ КРАСНОГО ПРОФЕССОРА ТОВАРИЩА ДЖЕЙМСА УАТТА ТОВАРИЩУ ГУНЬ ФУНЬ-ЖЭНЮ ОТ КОМАНДОВАНИЯ И ПАРТАКТИВА ПОЛКА ЗА ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ УМЕЛОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО РУКОВОДСТВА ВВЕРЕННЫМ ЕМУ ПОДРАЗДЕЛЕНИЕМ В ХОДЕ КРОВОПРОЛИТНЫХ БОЕВ ЗА УСТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ В ГОБИЙСКОЙ ПУСТЫНЕ. КАЖДЫЙ РАЗ, ПРИКУРИВАЯ ОТ ЭТОЙ ЗАЖИГАЛКИ, ВСПОМИНАЙ, ТОВАРИЩ, ТЕЛЕГЕНДАРНЫЕ ДНИ, КОГДА ЗА КАЖДЫМ КУСТОМ САКСАУЛА ТАИЛСЯ ВРАГ, КОГДА ЗА КАЖДЫМ БАРХАНОМ ТЕБЯ ПОДЖИДАЛА ВЕРНАЯ СМЕРТЬ ОТ БЕЛОГВАРДЕЙСКОГО ПУЛЕМЕТА, И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ТЫ ПРОШЕЛ ЧЕРЕЗ ВСЕ ЭТИ ИСПЫТАНИЯ, ВЫЙДЯ ИЗ НИХ СМЕЛЫМ, МУЖЕСТВЕННЫМ И ЗАКАЛЕННЫМ БОЙЦОМ. БЕРЕГИ ЭТУ ЗАЖИГАЛКУ - ОНА ПОДАРЕНА ТЕБЕ РЕВОЛЮЦИЕЙ. ОНА - ТВОЕ ОРУЖИЕ В ДАЛЬНЕЙШЕЙ БОРЬБЕ. ОНА - ЭКВИВАЛЕНТ ТВОИХ БОЕВЫХ ЗАСЛУГ. ОНА - НАГРАДА ЗА ВСЕ ТВОИ НЕИМОВЕРНЫЕ СТРАДАНИЯ, ЗА ПРОЛИТУЮ ТОБОЙ КРОВЬ. ДО ВСТРЕЧИ В КОММУНИЗМЕ!»
- ДА-А, — сказал товарищ Гунь, задумчиво перечитывая надпись на зжигалке, - БЫЛИ Ж ВРЕМЕНА, КОГДА МИР КАЗАЛСЯ ПРОСТЫМ И ПОНЯТНЫМ КАК БОЕВОЙ УСТАВ. БЕЙ, КОЛИ, РУБИ, РЕЖЬ - И НЕ ДУМАЙ О ТОМ, ЧТО БУДЕТ ЗАВТРА... ЗНАЕШЬ, ХУЙ...
ОДИННАДЦАТОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. Во время работы над переводом я опасался, что имя писателя, привычное и благозвучное для китайского уха и глаза, вызовет у русского читателя нежелательную ассоциацию с известным непечатным словом из области площадного лексикона, что, в свою очередь, наложит свой отпечаток на восприятие образа повествователя и снизит и без того высокий стиль книги. У меня имелась альтернатива—заменить имя Хуй на близкое по звучанию и вместе с тем куда как более нейтральное — например, Уй либо, скажем, Гуй. Однако я пришел к выводу, что, во-первых, любое изменение собственных имен лишит ткань повествования всей сочной прелести оригинала, не говоря уже о его достоверности и историчности. И, во-вторых, русского читателя уже мало чем можно удивить — вспомните хотя бы все эти пресловутые вульгаризмы нашего фольклора из низкопробных шовинистических анекдотов на китайские темы — Жуй-Хуй, Сам-Жуй, Сунь-Хуй-В-Чай-И-Вынь-Сухим и проч. Думаю, что Флэннегану было куда как легче управляться с переводом «Лис-оборотней», чем мне. Если бы американецумел к тому же направлять свою завидную энергию в необходимое русло — цены бы не было доморощенному грамотею с берегов Миссисипи!
- ...ЗНАЕШЬ, ХУЙ, Я ДАВНО ЖАЛЕЮ, ЧТО НЕ ПОГИБ ГДЕ-НИБУДЬ В ЛОБНОРСКИХ СОЛОНЧАКАХ, В ПЫЛУ АТАКИ... ТОГДА БЫ Я НЕ ЗНАЛ И НЕ ВИДЕЛ, КАК УМИРАЕТ ИДЕЯ, КОТОРОЙ Я СЛУЖИЛ ВЕРНО ВСЮ ЖИЗНЬ... - ЧТО ВЫ ИМЕЕТЕ В ВИДУ? - с тревогой спросил я. - ТО ЖЕ, ЧТО И ТЫ... ВСЯ РАЗНИЦА МЕЖДУ НАМИ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЖИЗНЬ - ЭТО ИГРА, В КОТОРОЙ ТЫ - ВЕЧНО УЛЫБАЮЩИЙСЯ И НИ ЗА ЧТО НЕ ОТВЕЧАЮЩИЙ НАБЛЮДАТЕЛЬ. ХОТЯ ИГРУ ЭТУ ТЫ ПОДЧАС ВОСПРИНИМАЕШЬ ВСЕРЬЕЗ. ТЫ ВЕСЕЛ И СЧАСТЛИВ И ЛЮБИШЬ ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, КОГДА ТЕБЯ ХВАЛЯТ В УЕЗДНОЙ ГАЗЕТЕНКЕ. НО СТОИТ МНЕ СДВИНУТЬ БРОВИ И ПОЖУРИТЬ ТЕБЯ ЗА НЕВЕРНОЕ СЛЕДОВАНИЕ ОБЩЕПРИНЯТОЙ ИДЕЕ, КАК С ТЕБЯ ТУТ ЖЕ СЛЕТИТ ВСЯ ПЫЛЬЦА ЛЕГКОМЫСЛИЯ И ЖИЗНЕРАДОСТНОСТИ... А Я, НАПРОТИВ, УЧАСТВУЮ ВО ВСЕЙ ЭТОЙ ХУЙНЕ...
ДВЕНАДЦАТОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. Более точного русского аналога употребленному здесь автором китайскому слову я не смог найти.
...И ПОЭТОМУ МНЕ ПРИХОДИТСЯ ИГРАТЬ, ЗАРАНЕЕ ЗНАЯ, ЧТО Я ПРОИГРАЮ... Э, ДА ЧТО ГОВОРИТЬ... ОБА МЫ - ЛИШЬ УДОБРЕНИЕ НА ОПЫТНОМ ПОЛЕ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ...
С этими словами товарищ Гунь упал под стол. Мы с Анюшей отнесли его в постель, я попросил супругу согреть его своим целебным corpus tepidus (телесным теплом — ПРИМ. РЕД.), чтобы к утру не простыл, и проследить, чтобы не переблевался. А сам гулял по саду в ожидании рассвета и размышлял обо всем понемногу: о роли тов. Гуня в моей жизни, о моей роли в его автобиографии, о нашем с тов. Гунем месте во Вселенной, о месте Вселенной в наших судьбах - в общем, это был обычный писательский моцион, во время которого свершалась напряженная внутренняя работа мровоззренческих отделов головного мозга...
А через несколько дней у меня была встреча с юными читателями в какой-то школе, где все меня выспрашивали, как движется работа над «Лисами-оборотнями». Я подробно отвечал на вопросы, зачитывал отдельные места и целые главы из недавно написанного. На встрече присутствовал, между прочими, товарищ Гунь с женой Настей (то, что мы были женаты на русских женщинах, в основном и служило причиной нашей близости). Для Гуня мероприятие было неофициальным, он был вдребезги пьян, как, впрочем, во все дни после возвращения со съезда. А жена его была здесь по делу - она была примой-балериной уездного театра оперы с балетом имени Восстания боксеров. В театре ставили балет-ораторию по мотивам моей повести, и Настя была занята в роли любовника императорского наместника сударя Ле Чхе, который в первых девяти актах выдавал себя за отрицательный персонаж, а в десятом, последнем, вдруг оказывалось, что он отнюдь не сударь, а, напротив, товарищ Ле Чхе, неформальный лидер задавленных непосильным трудом крестьян. За день до этого мне звонили из укома партии товарищи и просили от имени товарища Гуня срочно передать ему роль для его жены - до того были утряски в театрально-цирковом подотделе отдела пропаганды провинциального комитета партии, и там мне порекомендовали кое-что переделать, и вот уже сроки репетировать на новом материале, а это - дело всей парторганизации, а ведь жена товарища Гуня — это вам не девушка-рисовод с грязными подошвами, нельзя товарища Гуня дискредитировать — на носу уборочная, на нем план по заготовкам, да и вообще во всем надо соблюдать дисциплину и бдительность, поскольку театр всегда был рассадником вредительства и оппортунизма, да и в провинции миндальничать не будут - на сдачу премьеры спектакля прибудет сам товарищ Фао-Шы из Муданьцзянского комитета партии, как приедет, так и уедет, а у товарища Гуня хоть и по-китайски непроницаемое лицо, но все же есть жена, которой уже тридцать два года, а она еще даже не заслуженная артистка, а товарищ Гунь не на ярмарке в Харбине жену купил - привез из далекого Ленинграда, из СССР, где получил высшее партийное образование, научился пить водку и говорить «твою мать», и, кроме жены, у товарища Гуня есть партбилет с вытекающими из него умом, честью и совестью, а также имеется и пистолет системы «маузер» крупного калибра, не нам вас учить, дорогой И-Бань, но вы уж постарайтесь...
Тогда я еще не мог знать, что мне посчастливится увидеть товарища Гуня лежащим в гробу, обитом кумачом, а не наоборот, - поэтому не спал всю ночь, переделывая роль Ле Чхе в моей пьесе о дочерях крестьянина Цюй Га-фоу. Десять актов - это, конечно же, многовато даже для китайского театра, но за счет изобилия других действующих лиц, по сути, у Ле Чхе монологов было не так уж много, роль была преимущественно пассивной, хотя и заглавной вместе с тем, да и не во всех актах, выражаясь фигурально, вообще фигурировала его смазливая фигуристая фигура. Когда Гунь прочитал пьесу (грамоте его обучили в стенах советской Высшей Партийной Школы), он долго не мог сообразить, что к чему и какая роль тут заглавная. Вначале он велел было режиссеру распределить своей жене роль госпожи Цюй-И, но потом передумал - образ престарелой нимфоманки с контрреволюционным прошлым, мерзким настоящим и неясным будущим никак не годился для жены первого секретаря укома. Помимо этого, супруга товарища Гуня наотрез воспротивилась «играть старуху», как она выразилась. Да и что бы потом люди сказали? А как бы отреагировал сам товарищ Фао-Шы? - Пищи для ночных размышлений у товарища Гуня было более чем достаточно.
Проблему разрешила сама Настя, когда они с Гунем приехали к нам с Анюшей
посидеть семьями. Анюша вязала нескончаемый шарф спартаковской расцветки, мы с
Гунем пили водку, а Настя, часто фыркая и похихикивая, читала, забравшись с
восхитительными хореографическими ногами (прелестнее женских ножек не бывало во
всем нашем уезде за всю его историю!) на оттоманку, только что переделанную в
новом варианте пьесу. Дочитав, Настя медленно отложила рукопись, закурила
папиросу и крепко задумалась о чем-то, глядя в окно, в сад, где тревожно
верещали — ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? - мрачно спросил товарищ Гунь, при этом машинально наливая себе в стакан и большую часть проливая на скатерть. Настя замолчала и после паузы сказала: - УЗКОПЛЕНОЧНЫЙ (это мое домашнее прозвище)! ТЫ ПРОСТО ЧУДО! ДАЙ Я ТЕБЯ ОБОЙМУ, ЧУЧЕЛО ТЫ САТИНОВОЕ, КОЛБАСА КИТАЙСКАЯ! ТВОЯ НЕТЛЕНКА ТЯНЕТ НА НОБЕЛЕВКУ! СЛЫШИШЬ, БОЛВАНЧИК (так она ласково прозывала мужа), Я ОТЫСКАЛА ДЛЯ СЕБЯ ШИКАРНУЮ РОЛЬ!.. - МОЛЧАТЬ! — налившись яростным вином гневного недоразумения, нервно воскликнул товарищ Гунь .и четырежды выстрелил в потолок. Крупный кусок штукатурки упал в мой стакан. Из-за порохового дыма в комнате значительно ухудшилась видимость, а от шума выстрелов заложило уши. - ДУРАК! — закашлявшись от едких пороховых газов, с огорчением сказала Настя. - НЕ ЗАБЫВАЙСЯ, ТЫ НЕ НА БЮРО РАЙКОМА! - ПРОСТИ, — сказал товарищ Гунь, смягчившись, — ТАКО ЧЕМ ТЫ ТАМ ГОВОРИЛА? - Я БУДУ ИГРАТЬ ЛЕ ЧХЕ! Товарищ Гунь от неожиданности выронил стакан, и водка пролилась на его галифе. - ТАК ОН ЖЕ... ЭТОТ... КАК ЕГО... ГОМОСЕКСУАЛИСТ! - НУ И ЧТО, - сказала Настя со смешком, - ПОДУМАЕШЬ, В НАШЕМ ТЕАТРЕ ВСЕ МУЖИКИ ГОЛУБЫЕ... - ВОТ ПУСТЬ ОНИ И ИГРАЮТ ЭТОГО... КАК ЕГО... ЛЕ ЧХЕ!.. Анюша решила поддержать мнение подруги: - МЕЖДУ ПРОЧИМ, ГУНЯША.ЛЕЧХЕ - ГЛАВНОЕ ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО В БАЛЕТЕ! ЭТА РОЛЬ СЛОВНО БЫ СПЕЦИАЛЬНО СОЗДАНА ДЛЯ НАСТЕНЬКИ! - ВОТ ИМЕННО! - подхватила Настя. - И ЕСЛИ Я СЫГРАЮ ЭТОГО ГОЛУБОГО РЕВОЛЮЦИОНЕРА, ТО ПОЛУЧУ, НАКОНЕЦ-ТАКИ, КАКУЮ-НИБУДЬ ЗАМУХРЫШНУЮ ПРЕМИЮ ИМЕНИ ПИКА ПОБЕДЫ КОММУНИЗМА НАД ДЖОМОЛУНГМОЙ ИЛИ ПОЧЕТНОЕ ЗВАНИЕ «ЗОЛОТАЯ НОЖКА УЕЗДА»! И ПОНРАВЛЮСЬ ТОВАРИЩУ ФАО-ШЫ, И ОН ВОЗЬМЕТ БОЛВАНЧИКА К СЕБЕ ДЕВЯТНАДЦАТЫМ СЕКРЕТАРЕМ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ! И МЫ ПЕРЕЕДЕМ В ГОРОД-ГЕРОЙ МУДАНЬЦЗЯН ИЗ ЭТОЙ ГОВЕННОЙ ДЫРЫ. Товарищ Гунь положительно призадумался, не обращая внимания на свои мокрые штаны, потом звучно рыгнул к сказал: -НУ ЛАДНО, Я ПРИНЦИПИАЛЬНО СОГЛАСЕН... ТАНЦУЙ ПАРТИЮ ГОЛУБОГО, ОБЖИМАЙСЯ С ЭТИМ МЕРЗКИМ ГОНКОНГСКИМ БОРОВОМ ГУАН-ЖАО...Я НЕ ПРОТИВ, НАСТЮШКА... ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ ТОВАРИЩИ ИЗ ПРОВИНЦИИ ТЕБЯ ОЦЕНИЛИ ПО ДОСТОИНСТВУ... У КОММУНИСТА ТРИ ГЛАВНЫХ ВРАГА - МИРОВОЙ ИМПЕРИАЛИЗМ, НАТЕЛЬНЫЕ НАСЕКОМЫЕ И - ЖЕНА... ИЗ ВСЕХ ТРЕХ ВРАГОВ ЖЕНА - САМЫЙ ГЛАВНЫЙ, САМЫЙ ОПАСНЫЙ, САМЫЙ НЕОБХОДИМЫЙ ВРАГ... — ПО-МОЕМУ, ТВОЕМУ МУЖУ ПОРА СПАТЬ, - сказала Анюша Насте. И оказалась права, поскольку товарищ Гунь внезапно сложился пополам, и, аккуратно упав под стол, свернулся там уютно калачиком, и, обняв коленями свой маузер в деревянной кобуре, уснул, улыбаясь и сладко посапывая, как счастливый ребенок, долгое время бывший круглым сиротой и вдруг неожиданно усыновленный хорошими людьми.
ПЕСНЬ ДЕВУШЕК-РИСОВОДОВ
Если вы никогда не были, дорогой читатель, великим китайским писателем, то вам не понять никогда моей радости, когда я краем уха расслышал песнь, легковесную, как куньлуньский ветерок, нежную, как поцелуй несовершеннолетней наложницы — то девушки пели за работой на рисовом поле. Я остановил свою «Победу» у полевого стана и подошел ближе, совершенно забывшись от восторга — ведь это была народная песня-былина о госпоже Цюй-И и замученной ею бедной служанке Лэ-Цюй. Семя моей скромной фантазии дало пышные всходы в душе народа — и несть лучшей награды для творца! Работали и пели девушки самозабвенно, очищая деревянными цапками корни рисовых кустов от налипших на них ядовитых улиток цэтхынь и медицинских пиявок. А большими гребнями из ароматного сандалового дерева они вычесывали из шевелюроподобных пучков растений хуанхэйских жучков, бородавчатых тлей и так называемую рисовую вошь. Нещадно палило солнце, обещая небывалый урожай в конце лета. Запевала зычно высокая молодая крестьянка на сносях, с подоткнутым подолом платья, обнажавшим ее крепкие красивые ноги, и в наивных виршах, созданных интуицией досужей бедноты, я со снисходительной улыбкой узнавал все извивы перистальтики моих классических сюжетов:
ХАЙ-ХАЙ, РАСПУТНАЯ СТАРУХА ЦЮЙ-И
БЕДНАЯ ЛЭ-ЦЮЙ ГОРЬКО ПЛАЧЕТ: ПАПА!
ОТДАДУТ ТЕПЕРЬ МЕНЯ СТРАШНОМУ ДЖЮЙ ДАТЭ,
ОТДАДУТ МЕНЯ ПОДЛОМУ ИНЬ-ГУНУ,
ПОЗОВУТ СЮДА ВЕЧНО ПЬЯНОГО ДОКТОРА БУЮЙ ЛЮ,
А ЕЩЕ ПОЗОВУТ СЮДА НИЧТОЖНОГО ХЕТАГАВУ,
И ПОЗОВУТ СЮДА ВСЕХ МУЖЧИН,
Девушки-рисоводы, эксцентрично взмахивая гребешками и цапками, нестройно, в секундные интервалы, подпевали в этом месте своей товарке:
ХАЙ-ХАЙ - ПЛАЧЬ, ДИТЯ, ПЛАЧЬ!
Песнь была столь задушевна, что я подошел ближе и невольно стал притоптывать туфлей, пытаясь угадать блуждающий ритм спонтанного девичьего вокализа. Девушки, заметив меня, смутились было, но их товарка, раскрасневшаяся от смущения и удовольствия, продолжала зычно петь, сверля меня магнитным взглядом раскосых глаз:
ХАЙ-ХАЙ, РАСПУТНАЯ СТАРАЯ ЦЮЙ-И
Дружный хор подхватил:
АХ, КАК ХОРОШО!
Девушка-солистка продолжала:
...ВСТАВЛЯЕТ ВОЛШЕБНОЙ СКРИПКИ
И опять хор:
АХ, КАК ХОРОШО!
И вновь звонкий голос воспарил над рисовьм полем:
ПРЕКРАСНЫЙ ВОЛШЕБНИК СУНЬ-ЖЫЯН -
Последний припев я начал петь вместе с девушками — не мог удержаться. Внезапно песня оборвалась на полуслове и перешла в неистовый визг — работницы, побросав инструменты, ринулись ко мне. Я, еще находясь в состоянии легкой эйфории от замечательного коллективного пения, сначала не сообразил, в чем дело, а когда понял — было уже поздно. Я пытался бежать, но девушки оказались проворнее. Толпа возбужденных женщин настигла меня, когда я открывал дверцу машины...
Традиции народа мудры. И в нашем народе существует разновидность того, что у русских именуется «свальным грехом» — у женщин, работающих на рисовом поле, есть обычай (истоки которого затеряны в седой древности) коллективного совокупления с каждым проходящим мимо мужчиной, если он является членом другого кооператива. Зачать от такого человека считается хорошей приметой и всячески приветствуется традицией. .. Да-а, дорого порой обходится писательская рассеянность... Если бы не подоспел вовремя вездесущий товарищ Гунь на «эмке» с маузером в руке и кличем в жестяной рупор: «ТОВАРИЩИ ЖЕНЩИНЫ! ВСЕ НА МИТИНГ!», вы бы не прочитали этих строк. Бывшие за минуту до того остервенелыми животными, женщины в присутствии вожака уездных коммунистов вновь приосанились и преисполнились целомудренного покоя. Певица на сносях, к счастью, единственная из женщин, успевшая овладеть моим окоченевшим от ужаса тщедушным телом, смазала мои раны зеленкой, взятой в моей машине. А товарищ Гунь тем временем уже вовсю принципиально беседовал с работницами о том, как идет прополка риса, каковы виды на урожай, каков уровень благосостояния крестьян, растут ли доходы, не надо ли народу чего-нибудь еще от партии.
Я всегда завидовал умению Гуня находить общий язык с простыми людьми, в особенности с женщинами. - НУ ЧТО, ХУЙ, — крикнул мне стоявший поодаль в окружении девушек товарищ Гунь, - БОЛЯТ ЯЙЦА? ТО-ТО ЖЕ! НАШИ ДЕВЧАТА ВЕЗДЕ ПРИНЦИПИАЛЬНО ХОРОШИ - И В ТРУДЕ, И В ПОСТЕЛИ. СКАЖИ СПАСИБО, ТОВАРИЩ ПИСАТЕЛЬ, ЧТО НАШИ ТОВАРИЩИ ТРУДОВОЕ КООПЕРАТИВНОЕ СОЗНАТЕЛЬНОЕ КРЕСТЬЯНСТВО КАРАНДАШ ТЕБЕ НЕ СЛОМАЛИ! ИЛИ СЛОМАЛИ, А, ДЕВЧАТА?.. ХА-ХА-ХА... Слова товарища Гуня потонули в шуме всеобщего ликования. И только державшая мою израненную голову на своих коленях беременная певица нежно провела ладошкой по моему лицу и тихо сказала: - ЦЫПОЧКА ТЫ МОЙ! ЗА ЧТО ДУРАКА ЛЮБЛЮ - САМА НЕ ЗНАЮ...
ТОВАРИЩ ГУНЬ НА СЛУЖБЕ У МЕЛЬПОМЕНЫ
В дни постановки балета-оратории у меня вначале создалось ложное впечатление о том, что товарищ Гунь забросил партийно-хозяйственные дела, целиком отдавшись во власть Мельпомены. Но нет - конечно же, он не забыл о долге, просто уездный театр стал его вторым домом. В любой час дня и ночи, после бесчисленных заседаний и совещаний в укоме, после поездок по объектам он неизменно возвращался в храм искусств, где руководил всей работой, подменяя то директора, то режиссера, то художника, то хореографа, то заведующего постановочной частью. Хорошо, с перевыполнением плана по культурному воспитанию масс, поставить балет-ораторию ввиду приезда лиц из провинциального комитета партии - вот задача, которой всецело отдался большевик Гунь. А как вы хорошо знаете, основной лозунг всякого настоящего коммуниста гласит: «НЕТ СЛОВА «НЕ МОГУ»!» Вы знаете также, что беда любого учреждения культуры состоит в импотентной вялости и безвольной спонтанности всех происходящих в нем процессов. Это утверждение смело можно было отнести и к нашему театру, пока в его обветшалых от праздности коридорах не появился зловещий силуэт худощавого мужчины с преждевременной проседью в волосах и маузером в твердой руке. Первый выстрел раздался через восемнадцать секунд после того, как секретарская «эмка» впервые притормозила у служебного входа. На шум сбежалась вся бездельная театральная братия. У дверей, держа на отлете дымящийся пистолет, стоялтоварищ Гунь с праведно гневным лицом. У ног его лежал театральный вахтер - престарелый дедушка Линь. Пуля угодила ему в левый глаз и разбила стекло очков.
- СПАТЬ НА ПОСТУ?! - яростно воскликнул товарищ Гунь. - В НАШЕ ВРЕМЯ - СПАТЬ НА ПОСТУ?! ДА У НАС НА ЛОБНОРЕ ЗА ТАКОЕ... Всем сразу же стало понятно, что жизнь на Лобноре была несладкой. Театральная братия невольно вздрогнула. — В ОБЩЕМ, ТАК, — несколько более выдержанным тоном заговорил товарищ Гунь, пряча маузер в кобуру. - БЕСЕДОВАТЬ С КОЛЛЕКТИВОМ Я БУДУ ПОТОМ. А СЕЙЧАС - ВСЕ ПО РАБОЧИМ МЕСТАМ! Р-РАЗОЙДИСЬ! Команда была исполнена на удивление быстро. Товарищ Гунь стрелял в театре не чаще обычного, и то — только в первые дни своего там пребывания, пока не освоился, да и то - не всегда в людей, а охотнее и скорее всего по неживым мишеням либо даже просто так, практически бесцельно - куда-нибудь совершенно без адреса - в потолок ли, в лист ли чайной розы, чья древесная кадка служила глобальной пепельницей для каких-то там «девчат из пошивки», в образ ли буржуя на будящем сердца к действию высокохудожественном плакате. Стрельба была, выражаясь языком ученых, «динамическим стереотипом» товарища Гуня, привычкой, в общем-то, бесполезной, поскольку и без того его все очень боялись. Чтобы не показаться читателю голословным, прибавлю к сказанному, что однажды он едва не отстрелил себе ухо, решив почесать его взведенным в боевое положение маузером. С того случая он стал отчасти туговат на левое ухо. Хотя все, что ему нужно было, он прекрасно слышал и без помощи слуха. «У БОЛЬШЕВИКА ГЛАВНЫМ ДОЛЖНО БЫТЬ СЕДЬМОЕ ЧУВСТВО - ЧУВСТВО ПАРТИЙНОГО ДОЛГА!» - любил говаривать он, когда бывал относительно трезв, хотя не любил этого состояния, поскольку с похмелья его всегда начинали терзать сомнения - а правильна ли его жизнь, верной ли дорогой он ведет народ к счастью? — уже одно это доказывало, что в самом убежденном человеке все-таки проживает гнилой интеллигент. «И С ЭТИМ НУЖНО БЕСПОЩАДНО БОРОТЬСЯ!» -- сказал мне как-то товарищ Гунь, и хотя тогда я не понял, что он имеет в виду, но слова наставника крепко запали мне в душу.
Борьба с интеллигенцией, интеллигентностью и интеллигентщиной во всех их проявлениях, уничтожение интеллигенции либо, в наименее тяжелых случаях, перевоспитание отнимали у секретаря львиную долю рабочего времени и редкие часы досуга. В театре эта борьба приобрела в своей начальной стадии особо упорный характер. Радикальные методы работы вскоре принесли свои плоды - люди подтянулись...
ТРИНАДЦАТОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. Вот вам еще один образчик гнусной интерпретации тенденциозного перевода проф. Флэннегана — ясное, как июльский полдень, слово «подтянулись» он перевел на свой буржуйский манер — не иначе как «поджали хвосты». Тьфу, прости Господи...
... внешне и внутренне дисциплинировались, приобрели молодцеватый и нарядный вид. Балласт отсеялся: пятеро актеров во время первой же репетиции были арестованы за саботаж, двое заболели шизофренией в острой форме и были отправлены в молодежный концентрационный лагерь труда и отдыха на лечение, а один несмышленый юнец - театральный герой-любовник даже повесился, правда, неудачно. Юнец был тут же, по извлечении из петли, уволен из театра, и при расчете товарищ Гунь с плохо скрываемым удовольствием лично набил ему морду, сопрягая свои действия с политинформацией на тему укрепления трудовой дисциплины. Таким образом, разброд и шатания в коллективе были устранены.
- ТЕПЕРЬ, ТОВАРИЩИ КОЛЛЕКТИВ, РЕПЕТИРУЙТЕ СПОКОЙНО В СВОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ, — сказал работникам театра товарищ Гунь. - ЕСЛИ В ЧЕМ НУЖДАЕТЕСЬ - НЕ СТЕСНЯЙТЕСЬ, СООБЩАЙТЕ. ПАРТИЯ ВСЕГДА ЧЕМ СМОЖЕТ ПОМОЖЕТ.
Анастасию Юрьевну Гунь (в девичестве - Выхухолеву) в нашем уезде все исключительно хорошо знали. Как жена первого секретаря укома партии она находилась вне всяческих подозрений и умело этим пользовалась. Своим поведением она чем-то напоминала мне жизнерадостную свинарку ЧжиЛю-Ли из дурновкусной книги моего бесталанного тезки И-Баня из Тайбэя, хотя и была по-своему образованной русской женщиной из колыбели революции города-героя Ленинграда. Она любила вдохновляться перед репетициями. Общение с мужчинами ее вдохновляло...
ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. Следует особо подчеркнуть, что только гениальная проницательность классика позволила при сочинении даннойглавы следовать букве истины, пренебрегши заведомыми нападками всевозможных критиков-критиканов и их скоропалительными утверждениями о том, что «писателя заносит на склизкий путь опошления реальности под спудом собственных сексуально-житейских проблем», как выразился некиймой оппонент, с которым я имел неосторожность поделиться своими сомнениями и настороженностью в процессе работы над переводом книги. Флэннегану, безусловно, было гораздо легче в этом отношении, поскольку понятие «пошлость» отсутствует в среде англосаксонских народов, это, увы, горестный бич исключительно русского национального самоосознания, синоним коему - языческая целомудренность. Я стаял перед сложной проблемой выбора и ре шил пожертвовать конгломератом всевозможных «комплексов», образующих личность русского человека, русского читателя ради Ее Величества Истины. Согласитесь, мое трудное решение лишний раз доказывает всю многосложность бытия личности на Руси, где синонимом слова «жизнь» всегда оказывается слово «смерть», а понятия «правда» и «пошлость» — слиты воедино в большинстве случаев и примеров. Исходя из этого, замечу, что свой переводческий долг я видел в дотошном и честном переложении подлинного оригинала предоставленной мне рукописи, а посему считаю излишним вдаваться в дальнейшие комментарии и, «скрипя сердцем», по выражению одного московского академика-филолога, приглашаю вас, заранее любимый читатель данного произведения литературы, - к барьеру!
...Грешен, я также не смог устоять (да особо и не пытался) перед ее прекрасной, зовущей в белоснежные недра плотью, пахнущей зимними яблоками, хотя меня несколько оправдывает тот факт, что и моя Анюша была не чужая товарищу Гуню. Как бы, наверное, выразился русский писатель И. Бунин, «страстна она бьша необычайно». Гунь, которого ничто в жизни, кроме партийно-хозяйственного строительства и водки, по-настоящему не интересовало, считал свою семейную жизнь вполне нормальной, сложившейся и устоявшейся и даже приветствовал распутное поведение жены. - В РУССКОМ ЯЗЫКЕ ДЛЯ ТАКИХ ЖЕНЩИН, КАК МОЯ НАСТЯ, ЕСТЬ СПЕЦИАЛЬНОЕ НАЗВАНИЕ - «БЛЯДЬ». БЫТЬ В РОССИИ БЛЯДЬЮ ВРОДЕ КАК БЫ СЧИТАЕТСЯ НЕПРИЛИЧНЫМ, НО, ДОРОГОЙ МОЙ И-БАНЬ, ВСЕ МАЛО-МАЛЬСКИ СИМПАТИЧНЫЕ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫХ Я ВСТРЕЧАЛ В ЖИЗНИ, ВПОЛНЕ ПОДХОДЯТ ПОД ЭТО ОПРЕДЕЛЕНИЕ. Я ТАК ДУМАЮ, НЕДОСТОЙНЫМИ УВАЖЕНИЯ ИХ СЧИТАЮТ ТЕ ИЗ ЖЕНЩИН, КОТОРЫХ ДАВНЫМ-ДАВНО НИКТО НЕ АПЕЛЛИРУЕТ...
ПЯТНАДЦАТОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА. Смотрите прежние примечания о переводе выражения «хоэйрхоон жыийрлган бэз миннихийн онэр».
- В ОДНОЙ ИЗ СВОИХ САМЫХ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ РАБОТ ЭНГЕЛЬС НАЗЫВАЕТ БРАК СКРЫТОЙ ФОРМОЙ ПРОСТИТУЦИИ. СОГЛАСНО ДАННОМУ ТЕЗИСУ, КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ СПИТ НЕ ТОЛЬКО С МУЖЕМ, НАХОДЯЩИМСЯ В ЕЕ ЛИЧНОМ БЫТОВОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ, НЕОСОЗНАННО (И ЛИШЬ РЕДКИЙ РАЗ ВПОЛНЕ СОЗНАТЕЛЬНО) ВЫБИВАЕТ ИЗ-ПОД ФУНДАМЕНТА СЕМЬИ ЗАСКОРУЗЛО-ПАТРИАРХАЛЬНУЮ ОСНОВУ БУРЖУАЗНОЙ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ НА ТЕЛО КАК СРЕДСТВО ПРОИЗВОДСТВА, ВОСПРОИЗВОДСТВА, А ТАКЖЕ ПРОИЗВОДСТВА СРЕДСТВ ПРОИЗВОДСТВА И ВОСПРОИЗВОДСТВА. ПО СУТИ ДЕЛА, И-БАНЮШКА, ТАКОГО РОДА ЖЕНЩИНЫ - ЛУЧШИЕ ПОДРУГИ И СОЮЗНИЦЫ ПАРТИИ, НЕ ТОЛЬКО БЕСКОРЫСТНЫЕ АГИТАТОРКИ И ПРОПАГАНДИСТКИ, НО И КОЛЛЕКТИВНЫЕ ОРГАНИЗАТОРКИ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ОБРАЗА ЖИЗНИ! НЕ ТОЛЬКО НЕ РУГАТЬ - ДА ВСЕХ НАШИХ ЖЕН И ПОДРУГ СЛЕДУЕТ ВОЗНАГРАЖДАТЬ ОРДЕНОМ РЕВОЛЮЦИИ!.. МОЛЧИ, И-БАНЬ, НИЧЕГО НЕ ГОВОРИ - РЕПЕТИЦИЯ УЖЕ НАЧИНАЕТСЯ. СЕГОДНЯ КАК РАЗ СЦЕНА С УЧАСТИЕМ НАСТИ.
Репетировали сцену ревности Ле Чхе. Постановщиком был приглашенный из-за границы режиссер по имени Яков Соломонович Малофейчик-Туманов. В прошлом он был массовиком-затейником в колхозном клубе, в пьяном виде виртуозно владел баяном и, в силу этого, был на хорошем счету в Министерстве культуры. Мы с товарищем Гунем сидели несколькими рядами выше режиссера, и Гунь охотно переводил для актеров реплики Якова Соломоновича.
- НАЧАЛИ! АКТ ТРЕТИЙ! ЗАНАВЕС ПОШЕЛ! - закричал режиссер. Малиновая заплатанная во многих местах портьера раздвинулась, и нашим взорам предстал сквозь густую завесу дыма от режиссерской сигареты бутафорский дворец феодала Инь-Гуна. Прекрасная Настя пребывала там на ложе разврата в объятиях народного артиста нашего уезда, коренастого и голенастого Гуан-Жао, бывшего ведущим актером и секретарем партийной организации театра в силу своего амплуа - во всех постановках он играл Владимира Ильича Ленина, и даже в спектаклях, далеких от революционной тематики, для него, по указанию театрального отдела укома партии, специально сочинялась роль Вождя. Гуан-Жао был единственным мужчиной в уезде, к которому мог бы ревновать свою жену, если бы хотел, товарищ Гунь. Секретарь и впрямь считал артиста достойным соперником, поскольку тот пользовался у зрителей необычайным успехом, порой затмевавшим славу Гуня. Особенно великолепно актер смотрелся в роли Вождя русских коммунистов. Кто еще сыграет Ленина так, как играет Гуан-Жао? «ТАКИЕ АКТЕРЫ РОЖДАЮТСЯ КАК ИМПЕРАТОР НЕРОН - КАЖДЫЕ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ!» — так о нем писала уездная газета. Когда давали в театре какую-нибудь там «Илиаду» Гомера, в самые трагичные моменты пьесы на краю авансцены неожиданно появлялся загримированный под Ильича Гуан-Жао. Это был вылитый Ленин, и окажись вдруг в зале подлинный Владимир Ильич, он бы уже не стал столь рьяно отрицать перед судом Истории своих отеческих корней, своего безусловно китайского биогенетического происхождения! Ах, как виртуозно умел найти зерно роли Гуан-Жао! — вначале неторопливо прохаживался взад-вперед вдоль огней рампы, улыбаясь чему-то гениальному в себе, потом замирал на месте, лихо щелкал подтяжками, с громким хрустом чесал ногтями подбородок с приклеенной к нему рыжей бороденкой, затем, засунув руки в карманы брюк, принимался перекатываться отвесно стоявшим грузным телом с пятки на носок и обратно, все более добрея лучистым лукавым взглядом-прищуром близкорасположенных и глубоко посаженных подслеповатых глазок с крестьянской хитрецой, потом вдруг круто поворачивался на пятках к зрителям и, выпалив картаво какую-нибудь приличествующую моменту реплику, например:
«НЕТ, МАМА! САША БЫЛ НЕПГАВ! ВОТ К ЧЕМУ ПГИВОДИТ АЙХИЭЛЕМЕНТАГНОЕ НЕЗНАНИЕ КЛАССИКИ - ТГАЯНСКИЙ КОНЬ ЛУЧШЕ ВУЛЬГАГНОЙ БОМБЫ! МЫ ПОЙДЕМ ДГУГИМ ПУТЕМ!», разражался идиотским заразительньм хохотком и уходил за кулисы, лихо при этом пощелкивая подтяжками, отбивая чечетку и пританцовывая русский матросский танец «Яблочко» под ураганный рев оваций. Сила искусства этого актера была такова, что зал поднимался с мест при его появлении, а когда он уходил, в зале стихийно запевали «Интернационал» и начиналась беспорядочная оружейная и револьверная пальба. И какой бы спектакль ни играли в театре, всегда в нем живейшее участие принимал Гуан-Жао в роли Владимира Ильича. В драматургию он не вмешивался и обычно читал наиболее подходящий к конкретной пьесе текст, находясь сбоку от авансцены, как бы в роли всеведущего наблюдателя-комментатора, для которого перипетии пьесы - всего лишь детский лепет пережитков npoшлого в сравнении с неумолимо надвигающейся Революцией. Благо что Гуан-Жао знал наизусть все 55 томов Полного Собрания Сочинений В. И. Ленина - проблем с текстами у него не возникало. Параллельно с «Отелло» он читал, например, выдержки из ленинской работы «Государство и революция». «Гамлет» шел в сопровождении пасквиля «Кто такие «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Шекспировские монологи великолепным образом органично сочетались с «Письмами из далека» и многочисленными речами Ильича на митингах перед сормовскими и Путиловскими рабочими. В «Лисах-оборотнях» персонаж Вождя не был предусмотрен, поскольку Гуан-Жао был занят в роли феодала Инь-Гуна, а классическая роль всегда требует от актера полной отдачи сил. Товарищ Гунь старался присутствовать на всех репетициях сцен с участием своей жены, и трудно сказать, что им руководило в большей степени — ревность, восхищение талантами Насти либо желание не ударить в грязь лицом перед начальством - ведь оттого, понравится ли партитура Гунь-Выхухолевой товарищу Фао-Шы, зависело его повышение по службе.
Теперь, когда тело товарища Гуня вот уже который год исправно выполняет функцию национальной святыни и он лишен табельного оружия, мне, разумеется, легче писать о нем, поверяя истину фактами из жизни, однако я стараюсь не злоупотреблять творческой свободой и направляю нить повествования в русло, необходимое мне самому, литературе, народу, партии и, если хотите, Богу. Мы часто с товарищем Гунем разговаривали об окружавших нас явлениях жизни, и он позволял мне иногда не соглашаться сразу с его мнением, поскольку твердо знал, что рано или поздно я признаю его правоту.
Насте роль Ле Чхе нравилась не только как возможность побывать в центре эпических событий, но и как некий «транссексуальный», как она выражалась, эксперимент. Тем временем репетиция уже шла полным ходом. Товарищ Гунь, отведав кокаину для концентрации внимания, ревниво наблюдал за профессиональными действиями Гуан-Жао, талантливо ласкавшего бритые продолговатые бедра Анастасии Юрьевны.
- МОЙ ГОСПОДИН ВСЕ ЛИ ЕЩЕ СО СТОЛЬ ЖЕ СИЛЬНЫМ ОЩУЩЕНИЕМ ПРИСТУПАЕТ К МОЕМУ ТЕЛУ? - спросила Настя, кокетливо извиваясь в клещеобразных объятиях Гуан-Жао. - ИЛИ ГОСПОДИНА ИНЬ-ГУНА УТОМИЛИ МОИ ОДНООБРАЗНЫЕ ВОСТОРГИ? - ИНЬ-ГУН НЕ ХОЧЕТ ЛЕ ЧХЕ! - закричал из зала Яков Соломонович. - ЕГО ЛАСКИ ВЫНУЖДЕНЫ. С ОДНОЙ СТОРОНЫ, ОН ФИЗИЧЕСКИ ВСЕ ЕЩЕ ПРИВЯЗАН К ЛЮБОВНИКУ. НО С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, ЕГО МАТЬ ПРОВЕЛА С НИМ БЕСЕДУ И КИНУЛА НА МОЗГ ФИШКУ ПРО НЕОБХОДИМОСТЬ НАСЛЕДНИКА. ЛЕ ЧХЕ ПОКА ЕЩЕ НЕ В КУРСЕ НАСЧЕТ НОВЫХ НЕВЕСТ, НО НЕЯСНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ УЖЕ ПРИЛЬНУЛИ К ЕГО ГРУДИ СО СТРАШНОЙ СИЛОЙ! РЕБЯТА, ЭТО НЕ ИГРАЕТСЯ, ЭТО ПЕРЕЖИВАЕТСЯ В НАТУРЕ! КАК УЧИЛ СТАНИСЛАВСКИЙ - ВЫЙДИ НА СЦЕНУ И - УМРИ В ТЕАТРЕ! ИНЬ-ГУН НЕ ХОЧЕТ ЛЕ ЧХЕ, ЛЮБОВНИК ЕМУ ДОРОГ ЛИШЬ КАК ПАМЯТЬ, НО ЭТО УЖЕ ВТОПТАННЫЙ В ГРЯЗЬ ЦВЕТОК! ИГРАЕМ НЕ ОСТАНАВЛИВАЯСЬ! ДАЮ СПЕЦУСТАНОВКУ НАРЯДУ С ЭКСПЛИКАЦИЕЙ СВОБОДНОГО СКВОЗНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ, ТВОЮ МАТЬ! ЛЮБЯ, В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ ГОВНЯЙТЕ ДРУГ ДРУЖКУ, КАК ЭТО ПОЛОЖЕНО В ТЕАТРЕ, - СКУПЫМИ, НО - ВЫРАЗИТЕЛЬНЫМИ СРЕДСТВАМИ! ГОВНЯЙТЕ СМЕЛЕЕ! И НЕ НАДО ТУТ МХАТОВСКИХ ПАУЗ! - НУ ЧТО ТЫ, МОЙ ЛАСКОВЫЙ ДРУГ, - сказал Гуан-Жао, постепенно заваливая Гунь-Выхухолеву на гигантскую расписную шелковую подушку, - НЕТ В МИРЕ ЖЕЛАНИЯ БОЛЬШЕГО, ЧЕМ ТО, С КОТОРЫМ Я ХОЧУ ВОЙТИ В ТЕБЯ. И КАЖДЫЙ РАЗ ВСЕ ВНОВЕ МНЕ. ЖАЛЬ ТОЛЬКО ОДНОГО - ЧТО ТЫ НЕ В СОСТОЯНИИ МНЕ ПОДАРИТЬ РЕБЕНКА... - АХ, ТАК?! - Настя уперлась руками в нависшую над ней тушу Гуан-Жао. - ВЫХОДИТ, ВОТ ГЛАВНЕЙШАЯ ПРЕГРАДА ДЛЯ СЧАСТЬЯ НАШЕГО! ТЫ ГОВОРИШЬ, ЧТО ЛЮБИШЬ, НО ПРОСИШЬ НЕВОЗМОЖНОГО. НЕ ТЫ ЛЬ МНЕ ГОВОРИЛ КОГДА-ТО, ЧТО ГЛАДЬ СПИНЫ МОЕЙ - КАК ШЕЛКОВЫЙ КОВЕР, КАК СТЕПЬ, В КОТОРОЙ ТЫ МЕЧТАЕШЬ ЗАБЛУДИТЬСЯ?.. ТАК, ЗНАЧИТ, ПРОСТО ЛГАЛ, И ЯЗЫКОМ ТВОИМ ВОДИЛО ЖЕЛАНЬЕ ТЕЛА, А ДУША БЫЛА ПУСТА И ХОЛОДНА? НЕВЕРНЫЙ! ЗНАЮ, ЗНАЮ, Я ЧУВСТВУЮ, Я ПЕРЕСТАЛ БЫТЬ НУЖНЫМ И ЛЮБИМЫМ! ТЫ ИЗМЕНЯЕШЬ МНЕ! НО С КЕМ? ХОЧУ Я ЗНАТЬ! - ПРАВИЛЬНО, - послышался голос режиссера, - ГОВНЯЙ ЕГО! ГОВНЯЙ! - НЕПРАВДА, МИЛЫЙ ЧХЕ! ТЫ ДЛЯ МЕНЯ - ЕДИНСТВЕННЫЙ ЛЮБИМЫЙ, —сказал Гуан-Жао, разводя руками Настины колени, -ТЫ ЧТО, НЕ ВИДИШЬ РАЗВЕ, КАК КРОВЬЮ СТРАСТНОЙ ПРЕИСПОЛНИЛСЯ МОЙ УД? А ЧТО КАСАЕТСЯ ДУШИ, - ПРИЗНАЮСЬ, ЧТО И С НЕЙ ПОДОБНОЕ ТВОРИТСЯ! А ПРО РЕБЕНКА Я ЗАМЕТИЛ ТАК - КАК БЫ ПОХОДЯ! ВЕДЬ НАДО ЖЕ О ЧЕМ-НИБУДЬ В ПОСТЕЛИ ГОВОРИТЬ, ЧТОБ НЕ СМУЩАТЬСЯ ТЕЛОМ... - ШИРМА ПОШЛА! - подал реплику режиссер. Четверо рабочих сцены быстро внесли на сцену ширму, сиявшую бутафорской позолотой, и установили ее перед тахтой, на которой возлежали любовники. Товарищ Гунь, до того вяло наблюдавший за репетицией, судорожно вцепился в спинку стоявшего впереди кресла. - ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ ШИРМА? - закричал он. - КТО ПРИКАЗАЛ? - ТОВАРИЩ СЕКРЕТАРЬ, - сказал Яков Соломонович, - МНЕ ДАЛИ ТЕКСТ, И Я СТРОГО ПО НЕМУ... - УБРАТЬ ШИРМУ! - велел Гунь. - НО ПОСЛЕ ВЫНОСА ШИРМЫ СРАЗУ ЖЕ СЛЕДУЕТ ТАНЕЦ СОЗНАТЕЛЬНЫХ СЛУГ И СЛУЖАНОК... ПОКА ХОЗЯИН С ЛЮБОВНИКОМ ПРЕДАЮТСЯ ПРЕСТУПНОЙ СТРАСТИ, ПРОЛЕТАРИАТ ВЫЯСНЯЕТ СВОЮ РОЛЬ В КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ И ОБРАЗУЕТ ПЕРВУЮ ПАРТЯЧЕЙКУ АКТИВИСТОВ АНТИФЕОДАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ! - ЭТО ВЫ ПОТОМ СЛЕДОВАТЕЛЮ БУДЕТЕ ОБЪЯСНЯТЬ! - с раздражением сказал Гунь и полез в карман за папиросой - то был первый признак надвигающейся бури. - УБЕРИТЕ ШИРМУ! - приказал Яков Соломонович, решив не спорить с опасным оппонентом, и затем спросил: - ТОВАРИЩ СЕКРЕТАРЬ, А ЧТО ЖЕ БУДУТ ДЕЛАТЬ ИНЬ-ГУН И ЛЕ ЧХЕ, ПОКА КОРДЕБАЛЕТ БУДЕТ ПЛЯСАТЬ? - ТОВАРИЩ РЕЖИССЕР, - сказал Гунь, закуривая, - ПОЧЕМУ ОБ ЭТОМ ВЫ СПРАШИВАЕТЕ ПЕРВОГО СЕКРЕТАРЯ УЕЗДНОГО КОМИТЕТА ПАРТИИ? ПОЧЕМУ ВЫ НЕ СПРОСИТЕ ОБ ЭТОМ У АВТОРА ПЬЕСЫ? — и он кивком головы указал на меня. - ЯКОВ СОЛОМОНОВИЧ, - сказал я, - ЧТО НАПИСАНО В ПЬЕСЕ? КАКОВА РЕМАРКА? - ТУТ СКАЗАНО: «ИНЬ-ГУН И ЛЕ ЧХЕ, УКРЫВШИСЬ ОТ ГЛАЗ ШИРОКОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТИ ЗА ШИРМОЙ ЛИЦЕМЕРНОЙ СЕКРЕТНОСТИ, ТОНУТ В ЛЮБОВНЫХ ОБЪЯТИЯХ. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ НА СЦЕНУ ВЫХОДИТ С ГОРДО ПОДНЯТОЙ ГОЛОВОЙ ОБЕЗДОЛЕННЫЙ ПРОЛЕТАРИАТ НАТУРАЛЬНОГО ХОЗЯЙСТВА, ДАБЫ ПОКАЗАТЬ СЕБЕ И МИРУ, КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ БУДУЩЕЕ». - ВСЕ ПРАВИЛЬНО, "сказал я. - ВОТ И ПОСТУПАЙТЕ ТАК, КАК НАПИСАНО. ПЬЕСУ УТВЕРЖДАЛИ В ПРОВИНЦИИ, ТАК ЧТО СЛЕДУЙТЕ ЕЕ БУКВЕ И НИЧЕГО НЕ БОЙТЕСЬ - ВАМ ЭТО ВСЕ РАВНО НЕ ПОМОЖЕТ. КСТАТИ, ШИРМУ ВЫ САМИ ПРИДУМАЛИ? - НУ ДА, — сознался режиссер. - А ЗАЧЕМ? - спросил я. - ВЕДЬ В РЕМАРКАХ ЭТОТ РЕКВИЗИТ НЕ ПРЕДУСМОТРЕН. - ЧТО ЖЕ, АКТЕРЫ ПО-НАСТОЯЩЕМУ БУДУТ, ЭТО САМОЕ? МЕНЯ УЖЕ ЧЕСТНО ПРЕДУПРЕДИЛИ ТОВАРИЩИ ИЗ ОТДЕЛА ПО БОРЬБЕ С БУРЖУАЗНОЙ ПОХОТЬЮ... - ТОВАРИЩ МАЛОФЕЙЧИК, - не выдержал Гунь, - ВЫ, КОНЕЧНО, НЕ ОБИЖАЙТЕСЬ, НО Я ВАМ ПРИНЦИПИАЛЬНО ЗАМЕЧУ, ЧТО ВЫ, УЧИТЫВАЯ ВАШЕ КЛУБНОЕ ПРОШЛОЕ, СЛИШКОМ БУКВАЛЬНО ВОСПРИНИМАЕТЕ ОБЪЕКТИВНУЮ РЕАЛЬНОСТЬ, ДАННУЮ ВАМ В ОЩУЩЕНИЯХ. У НАС НА ЛОБНОРЕ НЕПОНЯТЛИВЫЕ ОБЫЧНО В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВОЙ НЕДЕЛИ ВЫБЫВАЛИ ИЗ РЯДОВ ЛИЧНОГО СОСТАВА... ПОЧЕМУ Я, КОММУНИСТ, ДОЛЖЕН РАЗЪЯСНЯТЬ ВАМ, РЕЖИССЕРУ, ЧТО «ШИРМА ЛИЦЕМЕРНОЙ СЕКРЕТНОСТИ» - ЭТО МЕТАФОРА, ТО ЕСТЬ ВЫСОКОХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ ОПОЭТИЗИРОВАННОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ? НЕ ВАЛЯЙТЕ ДУРАКА И ЗАНИМАЙТЕСЬ СВОИМ ДЕЛОМ. А АКТЕРЫ НАТО И АКТЕРЫ, ЧТОБЫ УМЕТЬ ИГРАТЬ. СКАЗАНО В ПЬЕСЕ - «ТОНУТ В ОБЪЯТИЯХ», ВОТ ПУСТЬ ТАМ И ТОНУТ... УВАЖАЕМЫЙ ГУАН-ЖАО, ВЫ ПОМНИТЕ СЛОВА СТАНИСЛАВСКОГО? - ЭТО ПРО ТЕАТР КОТОРЫЕ? - по-ленински картаво спросил актер. - ВОТ, ВОТ. СОВЕТУЮ И ВАМ ТАКЖЕ ОТНЕСТИСЬ К ПОРУЧЕННОЙ РОЛИ. ВЫ ЛЮБИТЕ ЛЕ ЧХЕ? - ДА, ЛЮБЛЮ. -ТАК ВОЙДИТЕ В НЕГО. ЖИВИТЕ В НЕМ.И УМРИТЕ В НЕМ. НЕ ЗАБЫВАЯ, ОДНАКО, СОЖАЛЕТЬ ПРИ ЭТОМ О ТОМ, ЧТО ОГОРЧАЕТЕ СТАРУЮ МАТЬ. ВЕДЬ ОНА ВАМ ДОБРА ЖЕЛАЕТ - ЧТОБЫ ВЫ ПРОДОЛЖИЛИ РОД ИНЬ-ГУНОВ, ЧТОБЫ ВАШИ ПОТОМКИ С ЕЩЕ БОЛЬШИМ ПОДЪЕМОМ УГНЕТАЛИ ТРУДЯЩИХСЯ. А ЛЕ ЧХЕ - НЕ ПРОСТО ВАШ ФАВОРИТ, ОН - РЕВОЛЮЦИОНЕР-ПОДПОЛЬЩИК. ОН, ТАК СКАЗАТЬ, МУЖЕЛОЖЕЦ ПО ВЫСОКИМ ИДЕЙНЫМ СООБРАЖЕНИЯМ. ОН НЕ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ВАШ РОД ПРОДОЛЖИЛСЯ. ДА И ВАМ, ХОТЯ ВЫ ЭТОГО И НЕ ОСОЗНАЕТЕ, ПРОБЛЕМЫ СЕМЕЙНОЙ ЕВГЕНИКИ БЕЗРАЗЛИЧНЫ БЛАГОДАРЯ ВАШИМ ИЗВРАЩЕННЫМ НАКЛОННОСТЯМ!.. - Я ПОНЯЛ. СПАСИБО ЗА НАУКУ, ТОВАРИЩ ГУНЬ... - В ОБЩЕМ, ПРОДОЛЖАЙТЕ В ТОМ ЖЕ ТЕМПЕ, - сказал Гунь, поднимаясь. - ПОЙДЕМ, И-БАНЬ, ОТСЮДА, У МЕНЯ УЖЕ НЕРВЫ СДАЮТ - КАК ЭТО МОЖНО НИЧЕГО НЕ ПОНИМАТЬ, ИМЕЯ ПОД РУКОЙ СТОЛЬ БЛЕСТЯЩИЙ ДРАМАТУРГИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ! -ТОВАРИЩ СЕКРЕТАРЬ,— послышался растерянный голос режиссера, - ТАК Я НЕ ПОНЯЛ - НУЖНА ШИРМА ИЛИ НЕТ?
Товарищ Гунь, выйдя в фойе, закурил и несколько раз выстрелил из маузера в потолок, почти весь уже изрешеченный пулями. ОКОНЧАНИЕ на следующей странице
|
|
|
Copyright © oldjohn, 2003. All Rights Reserved |
|
|
